Но я был в Болгарии, а император у себя в Гатчине, так что никаких вопросов задать я ему не смог. Все разрешилось уже после того, как я вместе со штабом прибыл сюда, в Свиленград, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой. Вот тут-то меня и встретили командующие всеми тремя союзными нам болгарскими армиями: Васил Кутинчев, Георгий Тодоров и Стефан Тошев, адмирал Ларионов со своим воспитанником юным царем Борисом, а также оба командующих фронтами: генерал от инфантерии Гриппенберг и генерал от инфантерии Линевич. При этом царь Борис с нескрываемой ревностью воззрился на королевича Георгия, который снова ходит в моих адъютантах. Анненский темляк у офицеров, непосредственно принимающих участие в боевых действиях – дело почти обычное, а вот белый эмалевый крестик ордена Святого Георгия дается только за личный героизм, проявленный в боевых условиях. Фельдкурьер, доставивший из Гатчины этот крест вместе с прилагающимся к нему наградным указом, привез также личное головомойное письмо царя Михаила к юному дарованию, в котором тот порицал его за излишнюю храбрость и безрассудство. Мол, если тебя убьют, то кто потом будет править Сербией, Пушкин, что ли? Твоему брату Александру заведование общественным сортиром нельзя доверить, а не то, что управление страной. Впрочем, измерив друг друга длинными ревнивыми взглядами, молодые люди разошлись по углам, то есть заняли позиции каждый за спиной у своего наставника.
Тем временем, поздоровавшись со мной, адмирал Ларионов сказал:
– Вы крайне вовремя, Вячеслав Николаевич; скоро начинать, а я в сухопутных делах все же дилетант. Так что сдаю вам наш цыганский табор в полном порядке и перехожу на чисто политическую роль наставника юного болгарского царя.
– Так это вы, Виктор Сергеевич, сосватали мне эту роль Главнокомандующего? – немного раздраженно спросил я.
– Не только я, – ответил адмирал, – Военный Совет, включающий в себя всех командующих фронтами и армиями, русскими и болгарскими, после довольно бурного обсуждения постановил просить государя-императора назначить вас в Главнокомандующие, ибо другого первоклассного военного специалиста из двадцать первого века у нас попросту нет. Вы такой единственный со стратегическим мышлением, и все остальные не более чем способные тактики.
– Да, господин Бережной, – срывающимся голосом поддержал своего наставника царь Борис Третий, – в германских газетах писали, что вы лучший из ныне здравствующих русских генералов, и сравнивать вас можно только с Суворовым и Кутузовым. Сам фельдмаршал Шлиффен оказался о вас очень высокого мнения…
– Вы уж не обессудьте, Вячеслав Николаевич, – хмыкнул Линевич, – но мы с Оскар-Фердинандом Казимировичем тоже поддержали назначение вас главнокомандующим. Чтобы закончить эту войну быстро и с минимальными потерями, нужно принимать нетривиальные решения, а мы таких способностей в себе не чувствуем-с. Нам ли не знать, что война с Австрией – это по большей части ваш план, который разделал империю Габсбургов как жареного каплуна на тарелке. Мы бы так, прости Господи, не смогли, а потому вам, как говорится, и карты в руки. А нам, старикам, достаточно увидеть русский флаг над Царьградом – и все, можно умирать. Жизнь во славу России и Государя прожита не зря.
Вот тебя, бабушка, и Юрьев день, подумал я – без меня меня женили… Они, видишь ли, решили, а я отдувайся. И хоть театр военных действий до предела компактный и управляться с ним будет достаточно легко, не чувствую я в себе той самой искры таланта, что необходима всякому порядочному Жукову или Рокоссовскому. Как мне кажется, мой потолок – это отдельное подвижное соединение, хорошо вооруженное и оттого зубастое, перед которым задачу ставят только в самом общем виде, а дальше я буду сам выбирать, где, как и когда я буду громить врага. Но если вино налито, то есть назначение уже произведено – я должен оставить побоку все свои беспокойства и сосредоточиться только на том, как бы наилучшим образом сделать дело. Оказанное доверие надо оправдывать. Я тоже хочу увидеть русский флаг над Босфором, но еще больше хочу, чтобы злобное государство осман, целых полтысячелетия мучающее все соседние народы и мучающееся само, наконец окончательно прекратило свое никчемное существование. Никаких Ататюрков, Иненю и прочих Эрдоганов, желающих реками чужой крови возродить былое могущество турецкого государства, на этой земле быть больше не должно. Бешеное турецкое животное следует убить и окончательно похоронить – и тогда даже те люди, что сейчас называют себя турками, наконец вздохнут с облегчением.
28 августа 1908 года, Болгария, линия фронта в восьми километрах от Свиленграда.
Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич
.