Война за самоцветы

Тут гнев осаждающих разгорелся снова, и многие бросились к великим дверям и попытались их выломать; но неприятель сделал вылазку, и многие были убиты или ранены, а иных в дворище поразили стрелы, пущенные из окон.

[стр. 293]

И потому нападавшие, в безумии гнева, принесли растопку и много дерева и сложили у ворот, крича тем, кто был внутри:

— Глядите, солнце садится! Даем вам время до наступления ночи. Если до тех пор не выйдете, сожжем и чертог, и вас вместе с ним!

И после отошли с дворища за пределы полета стрелы, встав кольцом за внешним рвом.

Солнце зашло, но из чертога никто не вышел. И, когда стемнело, нападавшие вернулись на дворище с деревом, которое нагромоздили у стен чертога. Несколько человек с пылающими сосновыми факелами бросились через дворище, чтобы поджечь хворост. Одного застрелили, но остальные добежали до сложенных дров и вскоре те уже полыхали.

Мантор стоял, в ужасе глядя на гибель чертога и злое дело — сожжение людей.

— Это — из темных дней нашего прошлого, — молвил он, — из тех времен, когда еще не обратили мы лиц к западу. На нас тень.

Он почувствовал, что на плечо ему опустилась рука, оглянулся и увидел Хурина: тот стоял рядом с мрачным лицом, глядя, как разгорается пожар; и Хурин смеялся.

— Странный же вы народ, — молвил он. — То вас в холод бросает, то в жар. Сначала гневаетесь, потом каетесь. Либо под пятой у своего вождя, либо хватаете его за горло. «Не волим Харданга, волим Мантора!» А волит ли сам Мантор?

— Народу решать, — отвечал тот. — И Харданг еще жив.

— Это, надеюсь, не надолго, — отозвался Хурин.

Пламя разгоралось все жарче, и вскоре чертог халадин вспыхнул во многих местах. Люди в чертоге бросали на хворост землю и лили воду, сколько было, так что повалил густой дым. Иные пытались бежать под его прикрытием, но мало кто прорвался через людское кольцо; по большей части их захватили или убили, если они сопротивлялись.

Позади чертога была небольшая дверь с выступающим крыльцом, от которого до стены дворища было ближе, чем от великих дверей спереди; а сзади стена была ниже, потому что чертог стоял на склоне холма. Наконец, когда вспыхнули балки, Харданг и Авранк украдкой вышли с заднего хода, вскарабкались на стену и осторожно спустились в ров, и их не приметили, пока они не попытались выбраться изо рва. Но тут люди набросились на них с криками, хотя и не знали, кто это. Авранк кинулся в ноги человеку, который пытался его схватить, так что тот рухнул на землю, а Авранк вскочил и, обратившись в бегство, исчез в сумраке. Но другой человек бросил [стр. 294]

в спину бежавшему Хардангу копье, и тот упал тяжело раненый.

Увидев, что это Харданг, люди подняли его и отнесли к Мантору.

— Не передо мной кладите его, — молвил Мантор, — а перед тем, кому он нанес обиду. У меня нет против него злобы.

— Разве нет? — произнес Харданг. — Да ты, знать, уверен в моей смерти.

А я думаю, ты всегда завидовал мне из-за того, что народ выбрал на трон меня, а не тебя.

— Думай, что хочешь! — произнес Мантор и отвернулся.

Тут Харданг увидел, что у него за спиной стоит Хурин — темная фигура во мраке. Хурин глядел на халада, его лицо озарял свет от огня, и на лице этом Харданг не узрел жалости.

— Мощью мне далеко до тебя, Хурин Хитлумский, — молвил Харданг. —Столь устрашился я твоей тени, что оставили меня вся мудрость и все великодушие. Но мнится мне сейчас, что никакая мудрость и никакая жалость не спасли бы меня от тебя, ибо у тебя их нет. Ты явился сюда, чтобы уничтожить меня, и хотя бы этого не отрицаешь. Но последнюю твою ложь я брошу тебе в лицо, прежде чем умереть. Никогда… — но тут кровь хлынула у него изо рта, он уронил голову и умолк.

Тогда заговорил Мантор:

— Увы! Не должно ему было умереть так. Зло, которое он натворил, не оправдывает такого конца.

— Отчего нет? — спросил Хурин. — До самой смерти его мерзкие уста изрыгали злобу. Какой поклеп возвел я на него?

Мантор вздохнул.

— Быть может, то была ложь без умысла, — произнес он. — Но последнее твое обвинение было ложным, мыслю я; и у Харданга не было возможности оправдаться. Ах, если бы ты рассказал мне обо всем прежде веча!

Хурин сжал кулаки.

— То не ложь! — воскликнул он. — Она лежит там, где я сказал. Морвэн!

Она мертва!

— Увы! Господин мой, что она лежит там мертвая, я не сомневаюсь. Но пока ты не сказал, думаю, что Харданг ведал о том не более моего. Скажи мне, господине: заходила ли она вглубь этой земли?

— Того я не ведаю. Нашел я ее так, как о том рассказал. Она умерла.

— Но господин, если не ушла она дальше, но, найдя Камен, сидела там в скорби и отчаянии у могилы своего сына, во что нетрудно поверить, тогда…

— Что тогда? — вопросил Хурин.

— Тогда, Хурин Хадорион, узнай же вот что во тьме своего горя! О

господин мой, так велика скорбь и так велик ужас того, что совершилось на том месте, что ни один мужчина и ни одна

[стр. 295]

женщина не бывали там с тех пор, как поднят камень. Нет! Воссядь у того камня сам владыка Оромэ со всей своей охотой — мы бы и не узнали о том, пока не протрубил бы он в свой великий рог, да и того призыва мы бы ослушались!