Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

Сословный строй (т. е. система взаимодействия наследственных прав и обязанностей) только использовал те или иные формы экономики в интересах социальной мобилизации. Как крепостное право, например, – главным в нем было право, а экономическая «крепость» была формой реализации этого права, источником экономических ресурсов.

Сословные отношения существовали и до Петра, но не в виде закона, а в виде обычая, который, в частности, был изменен Уложением 1649 года с целью закрепощения крестьян («А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет»[634]). Петр по аналогии с крестьянами «закрепил» к обязанностям и дворян, законодательно оформив сословную систему. Однако, перейдя в правовое поле, она не ушла из обычая, сохранив двойственный характер.

Большевики, наоборот, исключив сословия из правового поля, вернули их обратно в область обычая, потому что на самом деле отменили только высшее сословие, столкнувшись при этом с острой необходимостью социальной мобилизации низшего. Чтобы выжить, всем, кроме эксплуататоров. Вопрос об их выживании после восьми месяцев счастливого пребывания в «демократии» уже не стоял на повестке дня.

Юридически экспроприация высшего сословия, начавшаяся еще весной 1917 года, была закреплена сначала большевистским «Декретом о земле», а потом «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа» и Конституцией 1918 года, в которую «Декларация» вошла как составная часть. Однако изъятием частной собственности и отставкой «эксплуататоров» от рычагов государственного управления дело не ограничилось, их лишили и гражданских прав. Так, статья 65 Конституции «лишила права избирать и быть избранным лиц, прибегающих к наемному труду с целью извлечения прибыли; лиц живущих на нетрудовые доходы (проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.); частных торговцев, торговых и коммерческих посредников; монахов, служителей различных религиозных культов; служащих и агентов бывшей полиции, жандармов, охранников, а также членов царствовавшего в России дома».[635]

Нам сегодня не понять, причем тут монахи, они-то уж точно не эксплуататоры. Даже с точки зрения марксизма монахи никак не могут быть капиталистами или буржуями, хотя бы потому, что у них нет ни средств производства, ни капитала, нет и наемных работников, наконец, они не могут иметь частной собственности (примерно то же самое можно сказать и о бывших полицейских). Но если посмотреть на них с точки зрения сословного неравенства, то станет понятно, что они, как и все служители религиозного культа, были представителями второго привилегированного сословия – духовенства («Свод законов о состояниях», ст. 2. п. 2.). Получается, что гражданских прав лишали не столько эксплуататоров, сколько тех, кто принадлежал высшему сословию, то есть не по «классовому» признаку, а по сословному.

Справедливости ради надо сказать, что такое развитие событий не входило в планы большевиков, они пошли на лишение «буржуазии» избирательных прав только под давлением обстоятельств, их заставила реальность в виде социального факта небывалого удельного веса, небывалой социальной тяжести, если рассматривать его как вещь в духе Э. Дюркгейма. Хотя еще со времен II съезда РСДРП теоретически они допускали такое развитие событий, когда, как говорил Г. В. Плеханов – противник большевиков, «революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права».[636]

Несмотря на это, в полемике с К. Каутским В. И. Ленину пришлось буквально оправдываться в излишнем радикализме первых месяцев Октября. «В самом недалеком будущем, – считал он, – прекращение внешнего нашествия и довершение экспроприации экспроприаторов может… создать положение, когда пролетарская государственная власть изберет другие способы подавления сопротивления эксплуататоров и введет всеобщее избирательное право без всяких ограничений».[637]

Он верил, что при этих двух условиях будет именно так. Но мы-то с вами знаем, что было совсем по-другому. И знаем, почему – в этом месте интерпретация разошлась с реальностью!

Никто в 1917 году не знал, что было сломано Верховное «право завоевателя», а именно в этом была реальность. Исчезновение Верховного права привело к тому, что с установлением власти Советов – вполне демократических институтов низшего сословия, выяснилось, что они никоим образом не могут быть органами государственной власти, поскольку проводят на местах абсолютно непоследовательную и противоречивую «политику». Несмотря на то, что на момент III Съезда Советов сами Советы существовали почти год и были сформированы практически повсеместно по всей территории страны, уже весной 1918 года они превратились в мелкую разменную монету.