Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

Понятное дело, что заставить кого-то делиться можно только силой, кто же будет сам отдавать кровно нажитое. А кто-нибудь знает, как обойтись без насилия в этой ситуации? Люди старшего и среднего возраста наверняка еще помнят, как в «лихие 90-е» первопроходцы отечественного капитализма «отжимали» собственность сначала у государства, а потом друг у друга. Кровь рекой лилась, в мирное, в общем-то, время. Так к нам вернулся капитализм.

А как он – сословный капитализм – от нас уходил, помните?

Первая мировая война, голод и всеобщая разруха, миллионы беженцев, миллионы погибших и искалеченных! Можно было тогда обойтись без насилия и диктатуры? В. И. Ленин прямо так и говорил, «либо диктатура Корнилова, либо диктатура пролетариата»,[642] никакого среднего решения не существует. В нашем понимании это и есть выбор между «неравенством ради неравенства» и «равенством в бедности». То есть диктатура ради неравенства или диктатура ради равенства, но в бедности, так как только она давала большинству населения хотя бы надежду на жизнь, и не только на социальную, а и на биологическую. Не трудно догадаться, какой выбор в тех нечеловеческих условиях мог сделать народ. Другими словами, потребность «делиться» стала социальным фактом, без которого нельзя было выжить, это стало всеобщей всесословной неизбежностью.

Такой же неизбежностью, как и революция.

Смыслом Февральской сословно-анархической революции, если помните, было освобождение от обязанностей, в тот момент все грезили свободой, не понимая, к чему она ведет (примерно как на Украине-2014: грезы о свободной жизни в Европе привели к кровавой бойне и разрухе). Это то, что отличает нашу революцию от всех буржуазных революций на Западе. Там противостояние шло между буржуазией и пролетариатом, а у нас – между сословиями. У нас частная собственность не имела глубоких корней, потому что была условной – ее раздавало государство на определенных условиях в обмен на выполнение обязанностей. Поскольку высшее сословие в 1861 году освободилось от обязанностей, на низшее сословие легло новое бремя – оплачивать привилегированные права высшего сословия на частную собственность, ставшую в тот момент почти безусловной.

Февраль 1917 года перевернул все вверх дном. Теперь низшее сословие, получившее преимущество в социальных правах благодаря Приказу № 1, больше не хотело исполнять обязанности, оно действительно, как и мечтало, получило свободу, но не от «оккупантов», а от обязанностей. А высшее сословие и так их не имело. Получается, что на долю большевиков, в общем-то, совершенно незавидную, выпала задача покончить с социальным иждивенчеством, порожденным и царским, и Временным правительством, и вернуть в общество обязанности.

А они, как мы теперь знаем, носили у нас сословный характер.

Весна 1918 года показала, что Советы не могли справиться с этой задачей, результативность их работы как государственных органов была невелика. Единственной политической силой, способной решить мобилизационную задачу, была партия большевиков, вооруженная довольно гибкой интерпретацией марксистского учения о социализме, она отличалась дисциплиной опытных конспираторов и опиралась на мобилизованный пролетариат. Партия должна была стать стержнем вертикали власти, она должна была восстановить право орды-общины, кроме нее практически никто не мог этого сделать.

Были, правда, левые эсеры, тоже вполне организованные революционные бойцы, входившие в состав Советского правительства. Но в отношении к крестьянству они исходили из другой посылки – они считали, что нельзя изымать зерно силой, выступали «против реквизиции хлеба у мешочников и спекулянтов, что с одобрением принималось и голодающими, и владельцами хлеба». Как отмечала Т. В. Осипова, «возглавляя многие продовольственные отделы Советов, они не старались наладить практическую заготовку хлеба и снабжение им населения. Наоборот, их деятельность усиливала хаос, дезорганизацию, местничество, сепаратизм».[643]

А правые эсеры агитировали на местах за свободную торговлю, которая прекратила свое существование еще летом 1917 года, и за созыв Учредительного собрания, покорно разошедшегося по домам по просьбе «матроса Железняка» в январе 1918-го. В мае на VIII съезде партии они приняли решение о вооруженной борьбе с Советской властью, то есть решение о Гражданской войне, за что постановлением ВЦИК они (вместе с меньшевиками) были исключены из состава всех Советов. Правда, через два года эсеры от своего решения отказались, но осадок, как говорится, остался. Он еще аукнется, правда, накануне уже другой войны, в 1937 году, видимо, потому, что, как гласит народная мудрость, изменивший один раз на этом не остановится.