Получается, что до октября 1917 года эсеры (и меньшевики), как представители официальной власти, вели малую гражданскую войну, чтобы защитить частную собственность, а через год развязали уже большую, чтобы ее же вернуть. Больше того, чтобы вернуть собственность, они готовы были «сдать» страну, буквально отдав ее под оккупацию союзникам (Брестский мир «отдыхает»). «Высадка союзных войск, – писал их орган «Земля и воля» 7 апреля 1918 г., – может быть нам полезна, дав силы для организации собственной армии и для начального периода военных действий».[644]
Полагаем, что отсюда, от частной собственности, берет свое начало наш либерализм, ни в грош не ставящий ни наш народ, ни нашу страну. Он не имеет никакого отношения к западному либерализму, как может показаться на первый взгляд, потому что у него другая природа – сословные привилегии и сословная частная собственность. Именно они питают «право завоевателя», они – его источник. Они – источник ордынского «тарханного права», которым всю жизнь пользуется так называемая русская интеллигенция.
Опираясь на Советы, большевики сначала довольно наивно пытались установить настоящую демократическую государственную власть, действительно власть народа, вместо той, которую нужно было «разбить, сломать». Власть, близкую по своему духу Парижской Коммуне: именно такую задачу, задачу № 2, поставил перед партией В. И. Ленин в своих «Апрельских тезисах». Такую власть, которую сформирует большинство трудового населения, и которая могла бы подавить диктатуру меньшинства – буржуазии.
«Подавлять буржуазию все еще необходимо», – подчеркивал В. И. Ленин в своей работе «Государство и революция», написанной незадолго до Октября. «Для Коммуны, – продолжал он, – это было особенно необходимо, и одна из причин ее поражения состоит в том, что она недостаточно решительно это делала. Но подавляющим органом является здесь уже большинство населения, а не меньшинство, как бывало всегда и при рабстве, и при крепостничестве, и при наемном рабстве. А раз большинство народа
Обратите внимание на, видимо, неслучайное совпадение между Коммуной и Временным правительством, потому что и в том, и в другом случае эти органы сосредоточивают «в своих руках и исполнительную, и законодательную власть» (А. Ф. Керенский).
При абсолютном внешнем различии они структурно и функционально, по существу, представляют собой… диктатуру. Коммуну оправдывает только то, что она
Правильно, Коммуна автоматически должна стать диктатурой. А поскольку старые законы не работают, у нее остается только один источник права – социальный потенциал трудящихся, которые, правда, обычно не знают, что им надо, куда идти и что делать (почти как интеллигенция). Сознание в виде идеологии должен привнести кто-то извне, а они – лишь податливое сырье, из которого можно вылепить все что угодно, металлическая стружка, для поляризации которой требуется магнит. Это и есть мобилизация.
Их можно «намагнитить» или мобилизовать и на подвиг, если цель высока (социализм), и на преступление, если цель ничтожна («Евромайдан»). При этом очевидно, что у высокой цели есть только один критерий – справедливость. У нас она не может строиться на правах, на равенстве прав, потому что равные права в сословном обществе – это блеф. Всегда найдутся те, у кого прав будет больше за счет принадлежности к «приличной семье», за счет власти или денег, за счет национальной, расовой, образовательной или религиозной исключительности.
В наше время равенство прав разыгрывается как крапленая карта в руках демократических шулеров англо-саксонского мира, в том числе на Украине. Это хрестоматийный пример демократии и справедливости, построенной на ничтожности цели – привилегированных правах для… всех украинцев: бедных и богатых, воров и честных тружеников. Все они объединились в своем мифическом