Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России

По сословному признаку делились и депутаты Государственной Думы, правда, немного не так, как это происходит сегодня. Подданные Российской империи разных национальностей могли принадлежать одной и той же партии, придерживаться одних и тех же политических взглядов, получать одни и те же десять рублей суточных, обладать депутатским иммунитетом и при этом иметь разные права, не связанные напрямую с их национальностью или идеологическими пристрастиями.

Из этого с необходимостью вытекает, что та форма демократии, где людям принадлежат разные и неравные права, в лучшем случае может называться сословной демократией. Что неудивительно и даже вполне логично, поскольку если капитализм развивается внутри отдельно взятого сословия, то же самое происходит и с демократией. Сословные границы не позволяют этим демократическим институтам развиваться во всем обществе или среди какого-то одного народа.

Но это не значит, что каждый человек тогда только и думал о том, к какому сословию он принадлежит, и что в связи с этим ему надо сегодня с утра сделать. Каждый жил в тех рамках, которые ему были предписаны законом, с которыми он свыкся и редко обращал на них внимание.

Вообще современники, особенно «образованное общество», не придавали этому значения. Наверное, поэтому и считали, что «умом Россию не понять» (хотя как волшебно это сказано). Как говорил Николай Коркунов, известный правовед конца XIX века, отличавшийся оригинальным взглядом на общество, «сословные начала, упорно сохраняемые законодательством, в действительности так чужды русской жизни, что у нас не редкость встретить человека, который и сам не знает, к какому сословию он принадлежит».[430]

Скорее всего это утверждение… ложно! Как ни дико это звучит, но мы не верим современнику тех событий.

Судите сами: у каждого сословия был свой «собственный» паспорт, в котором пункт № 2, т. е. второй пункт сразу после имени, требовал записи состояния – «звания». И только потом шло «время рождения», «вероисповедание», «место жительства», «семейное положение» и т. д. А исковое заявление в суд оформлялось еще точнее, еще адреснее: сначала (!) звание, потом фамилия-имя-отчество или прозвище и только потом – место жительства, свидетели и т. д.[431] Это говорит о том, что судебное производство, ориентируясь по званиям, делало выборку именно по ним, т. е. по принадлежности к сословию, а не по именам. Что абсолютно логично, поскольку звание определяло и выбор правовых инструментов, выбор правового поля – а оно у разных сословий было разным.

К этому нужно добавить, что каждому отдельному сословию паспорта выдавались на разный срок, что тоже было очевидным сословным маркером. Дворянам, чиновникам, духовенству, почетным гражданам, купцам и разночинцам – бессрочный. Мещанам, ремесленникам и сельским обывателям – на пять лет или год, на три или на один месяц.[432]

Свою принадлежность конкретному сословию действительно могли не знать только те, у кого не было паспорта, фактически изгои, как Паниковский из «Золотого теленка», на могиле которого Остап Бендер написал «человек без паспорта». Будучи профессиональным юристом, Н. М. Коркунов просто не мог не знать и об уголовной ответственности за «бродяжничество» и отказ «доказать свое состояние или звание», предусмотренной ст. 950–952 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.». В соответствии с ними «задержанные, как упорно отказывающиеся объявить о своем состоянии, звании или месте жительства, немедленно подвергаются суду и наказанию». Статья 951 (10 июня 1900 г.), в частности, предусматривала: «Бродяга, называющим себя непомнящим родства… присуждается: к отдаче в исправительные арестантские отделения на четыре года, потом же водворяется на острове Сахалин».[433]

Свое звание действительно могли не знать те, кому не надо было отлучаться из мест приписки далее 30 или 50 верст (до 1906 г.). А по переписи 1897 года лишь четверо из каждой тысячи респондентов не отнесли себя или никак не отметили свою принадлежность к какому-нибудь сословию,[434] что составляет порядка 32,5 тыс. человек (при населении в 130 млн.).

Тогда именно «звание» и есть индикатор социального потенциала индивида, социальная стоимость человека, его цена, маркер сословной принадлежности. Оно стоит на первом месте, опережая даже «вероисповедание», а Россия, между прочим, была по закону православным государством, где вопрос религиозной принадлежности был вопросом государственной важности (свобода вероисповеданий была провозглашена 5 окт. 1906 г.). И именно «звания» бросаются в глаза, поражая наше воображение, казалось бы, беспорядочным калейдоскопом, когда мы читаем списки депутатов Государственной Думы.