Война за вадьмино наследство. Дилогия

Кто меркантильная? Я меркантильная? Да, я меркантильная.

Положение, знаете ли, обязывает.

Как говорится, бедняк не может быть расточительным.

Опись заняла где-то минут десять, после чего пустынники умчались на другой вызов. А я быстро сверилась со средней ценой на загубленные вещи или их восстановление и приписала напротив каждого пункта кругленькую сумму.

Оценить золотом моральный убыток не вышло. Но это не значит, что я не попыталась.

— Госпожа Кэбот, умерьте свой аппетит, — возмущался отец семейства, просматривая бумагу. — Это же грабеж.

Заленвах оказался состоятельным. Состоятельным скупердяем.

Я поняла это сразу, как только мы сели за стол переговоров.

— Это компенсация за моральный ущерб, — стояла я на своем.

— Да за такие деньги можно купить еще один дом.

Ой, насмешил. Да с такими ценами на недвижимость, как в Холдоне, можно купить разве что будку.

Стребовать кругленькую сумму за возмещение убытков, которые понес дом после игрищ близнецов и вторжения пустынников, оказалось проще простого, однако на компенсации морального ущерба Заленвах заартачился и встал на дыбы.

— Я, конечно, признаю, что должен оплатить вам разрушения и неудобства… Да я даже готов расстаться со ста талерами, которые вы затребовали в качестве моральной компенсации себе лично, но платить двадцать талеров за, цитирую: «…ущерб, нанесенный душевному здоровью ручной рыси по кличке Рекс» — это уже наглость.

Рекс моментально вскочил, ощерился и зарычал, демонстрируя, что котики тоже имеют тонкую душевную организацию. А если страдают они, то в панике разбегаются другие.

— Папа, — поддержали рысь близнецы.

— Намордник, — дрожащим голосом прошептала я, промокая краешком кухонного полотенца сухие глаза. — Ваши люди надели на Рекса намордник.

— Ладно, — обреченно выдохнул Заленвах, продолжая читать, считать и округлять глаза.

Близнецы пили чай с черничным вареньем из запасов бабки, я же тихонько сидела на противоположной стороне стола и с затаенным злорадством ожидала, когда господин большая шишка в городской мэрии дойдет до суммы моральной компенсации, затребованной мной для петуха.

А что такого? Бедная несчастная птичка недосчиталась перьев в своем шикарном черном хвосте. Это определенно скажется на ее обязанностях по кукареканью. И потом женщины, простите, куры любят глазами. А тут плешивый хвост. Еще неизвестно, сколько любящих сердец разобьет эта досадная прореха.

— Сколько… — Заленвах задохнулся от возмущения и вскочил. — Это же… Вы… Да я… — не мог найти цензурных слов отец семейства.

— Курареру, — пропел петух.

Звук напомнил бензопилу, вгрызающуюся в массив дерева.

Потратив еще с полчаса на препирательства и торг, охрипнув и понервничав, мы пришли к согласию. Оно заключалось в том, что господин Заленвах подписывал чек на восстановление дома и скромную компенсацию в сто пятьдесят талеров, а я больше не заикалась про подорванное душевное здоровье петуха, кур, пауков, домового, привидения хомяка (да-да, о нем я тоже вспомнила.) и других обитателей дома.

— До свидания, тетя Итара, — вежливо крикнули мальчишки, выбегая из калитки.

Я даже вздрогнула от перспективы. Семиликий, убереги меня от повторной встречи с этими дьяволятами. Судя по враз побледневшему лицу Заленваха, он молил в схожем ключе.

Проводив гостей, оставила Рекса во дворе, а сама пошла собирать выбитые стекла и сметать осколки бабкиного сервиза. Пустынники, конечно, подняли опрокинутые детьми шкафы и даже вернули на место выбитую дверь, но всех последствий атаки устранить не смогли.

Медленно, но неуклонно наступал вечер, а с ним и холод. Дом итак плохо прогревался, а с выбитыми окнами я рисковала уже к утру стать весьма эффектной сосулькой.

Пришлось потратить полчаса времени на то, чтобы закрыть обнаруженной в хозяйстве фанерой выбитое на кухне окно, заткнуть щели тряпками и прислонить подушкой. Не идеально, но ладно.

А вот после я вышла на террасу, окинула взглядом фронт работ и метнулась в чулан за материалами. И вот тащу я, значит, охапку одеял, в зубах единственный обнаруженный в хозяйстве гвоздь, в душе тихо тлеет раздражение, как вдруг слышу с улицы донельзя ехидное:

— Холд приходит с работы,

Холд снимает боты,

Холд проходит в дом,

Холд глядит кругом.

— Был на соседку налет?

— Нет.

— К ней заходил бегемот?

— Нет.

— Просто пробегали там детские ножки,

Поиграли у тети немножко.

— Значит, это не обвал?

— Нет.

— Значит, слон не танцевал?

— Нет.

— Очень рад. Как оказалось,

Зря округа волновалась.

Да я чуть зажатый в зубах гвоздь не проглотила.

Бросила одеяла на пол, выплюнула злосчастный гвоздь и высунулась через выбитое оконце чуть ли не по пояс. Бригадир застыл на границе двух участков. Стильный деловой костюм смотрелся на нем отвратительно, словно с чужого плеча, а вот резиновые сапоги идеально вписывались в образ небритого строителя, каким он и был.

— Да вы талант, — язвительно заметила я, с прищуром глядя на бригадира.

— Да вы магнит для неприятностей, — не остался в долгу Холд, продолжая с интересом рассматривать несчастного петуха, стыдливо прячущего от курочек свой плешивый зад.