— Итара, успокойся. Итара, прошу, не надо, — пищал хомяк, пытаясь защитить призрачный зад крошечными лапками, но я слишком много пережила за этот вечер, чтобы отлетать в мир и покой.
Шлеп, — метла возмездия припечатала призрака к балке, во все стороны полетели магические искры.
— Итара, мне неприятно, — взвыл Теодор и попытался пробиться повыше, но я уже выяснила, что призрак не может покидать магический контур дома.
Как поняла? Элементарно. Сперва побегала за ним с тапкой наперевес, пока не загнала это чудовище на чердак. Призрак взмыл под потолок и долго, с подвываниями доказывал, как я не права.
Слышали? Он, значит, за моей спиной сдал Холду комнату, а неправа я.
Такой вопиющей наглости моя суть вынести уже не смогла. Оценив расстояние до крыши, я сгоняла за стремянкой, совершенно случайно наткнулась в кладовке на метлу с длинной ручкой и принялась за возмездие.
— Итара, это магическая вещь. У нас одноименные заряды, — надрывался мастер-фломастер, пытаясь ускользнуть от метлы-карательницы.
Балансируя на самой верхней ступеньке шатающейся стремянки, я уверенно махала отполированным сотнями прикосновений черенком и со всей дури поддавала хомяку под зад. Делать это в костюме мишки-котика было не слишком удобно, более того, чертовски жарко, но жажда мести пересилила сиюминутный дискомфорт.
— Итара, это несправедливо. Я же ни в чем не виноват.
Я взмахнула рукой, сгоняя пот со лба, едва не слетела с крайне неустойчивой строительной конструкции, и уставилась на притихшего хомяка.
— Ага, не виноват он. А кто врага под крышу пустил?
— Я содрал с него втридорога, — возмутился призрак.
— Подтверждаю, — наблюдавший за скандалом Холд поднял руку.
Магия не позволяла ему переступить через защитную линию из праха демона, но, увы и ах, ничто не запрещало ему наслаждаться разборками, стоя в дверях. Позади широкоплечего бригадира маячил Трикс и какой-то помятый телом и духом Вовс.
Погодите-ка, Вовс?
Я ткнула в его сторону метлой и взорвалась:
— Только не говори, что ты тоже теперь живешь здесь.
Мужчины переглянулись. Хотя, чего это я? Мужчиной можно было назвать только бригадира, с большой натяжкой Трикса, а вот длинный и худой Вовс в эту категорию ну никак не попадал.
— Успокойся, — как-то подозрительно мягко попросил Теодор, — Вовс здесь не живет, у него денег не хватит заплатить за два месяца сразу.
Вовс обиженно засопел, подтверждая, что хотел вписаться, да не вышло.
— Он здесь прячется.
— От кого?
На ум почему-то сразу пришла мысль о городской мафии, барыгах, шулерах и других представителей организованной преступности, которым товарищ детства случайно перешел дорожку.
— От орка, — хмыкнул призрак.
— От профессора Урпалаки, — уязвленно поправил друг детства.
Час от часу не легче.
На чердаке повисла продолжительная пауза. Я пыталась осмыслить новости. Холд с трудом подавлял смех. Зашуганный призраком Трикс торжествовал, глядя на потирающего зад хомяка. Вовс таращил на меня большие и невинные глаза. Такие большие и такие невинные, вот так бы размахнуться метлой и…
От греха подальше сунула метлу под мышку и полезла вниз.
— Значит, так, — командовала в процессе. — Сейчас спускаемся на кухню, и ты подробно мне обо всем рассказываешь. И говоря «подробно», я хочу знать не только детали конфликта, но и обоснование, почему я, дорогой друг, не должна тебя прибить.
Вовс понурил плечи, развернулся и медленно побрел вниз. Трикс, не собиравшийся пропускать веселье, последовал за ним. Холд остался стоять в проходе.
— Какая соблазнительно-грозная киса, — выразительно поигрывая бровями, шепнул он, когда мы поравнялись.
— Извращенец и пошляк, — припечатала в ответ и, перепрыгивая через три ступеньки, побежала к себе избавляться от мерзкого костюма.
Уже на кухне, сидя с кружкой чая и с голодным обожанием взирая на тарелку с булочками, я слушала витиеватый рассказ друга.
Его можно было бы уместить в одно предложение: «Профессор Урпалаки прознал, что меня приняли в университет, затаил обиду и теперь караулит возле дверей общежития, вооруженный семейным дрыном для разборок», но это же Вовс.
Приятель со скорбным видом помешивал ложечкой в чашке и не уставал разглагольствовать:
— Мной уже не единожды предпринимались попытки осмысления природы вражды. Почему порой столь развитые сущности не вспоминают о парадоксальной возможности преодолевания вражды в акте принятия конечности своего бытия и отказа от полного знания о мире? Почему им не кажется очевидным, что данный акт выступает одновременно моментом рождения субъекта как чистой воли к форме, обеспечивающей осмысленность и целостность мира? А ведь тем самым субъект осмысляется в качестве «живой границы», устанавливающей баланс вражды и любви в уникальном событии бытия…
— Так, философ недоученный, — не вынесла моя душа его стенаний. — Вечно я тебе у себя прятаться не позволю, поэтому найди в себе мужество и поговори с орком, пока не стало поздно.
Еще никогда прежде я не сталкивалась с мужской солидарностью, которая в первом часу ночи решительно подняла голову и вперилась в меня осуждающим взглядом.