Война затишья не любит

– Это не золото. Настоящее – как огонь. И есть такое, что дороже своего веса в тысячу раз. Я знаю, где. Поверь мне…

– Спасибо. Далеко ехать? – усмехнулся Грыгорыч. – Бензина хватит?

– Была бы воля Аллаха… Недалеко. Золото старинное. Много. Только мы вдвоем не сможем. Вас ведь в «чиль орду» не пускают. А там – застава. Но не пограничники, а ваши.

Прапорщик повел плечом, ему неприятно было напоминание о том, что в 40-й армии установили жесточайший контроль за въездом машин советников на территорию частей. Таким решением намеревались пресечь утечку армейского бензина, продуктов, запчастей и околосекретной информации.

– Ну, коль веришь, говори… Афганистан – Страна чудес, как в «Золотом ключике», слышал о таком? – Разумеется, прапорщик Верчук Александр Григорьевич имел в виду Поле чудес в «Стране дураков», но разговор начинался интересный, почему бы не соблюдать дипломатические обороты?

Непрост оказался и Хайр:

– Хлебом клянусь! Два часа езды… В сторону вашей переправы, той, что за Хайратоном. Понтонный мост… Грыгорыч, только одно условие: пусть мушавер все знает. Скажи ему, что я все покажу. Он тебя послушает. Я сам боюсь к нему подходить.

– Молодец, правильно политику партии понимаешь. Я за Кузякина отвечаю, и, если бы ты полез к нему со своими россказнями, тебе секир башка. А теперь молчи и жди, когда позову.

Хайр крутился возле Грыгорыча весь вечер, помогая готовить, подавать на стол, провожать гостей, но так и не заметил, чтобы прапорщик о чем-то говорил с мушавером. Только когда отъехал последний «уазик», на капоте которого офицеры распили бутылку коньяка, закусывая помидорами, зеленым луком и шпротами, Грыгорыч остановил мушавера, двинувшегося неверной походкой к спаленке:

– Василий Федорович, я подарок вам под конец приберег.

Кузякин вяло отмахнулся:

– Какой еще подарок! И так на тебе вывез весь этот прием, будь он неладен. Пусть Хайр поможет прибраться, да отдыхай завтра.

Говорил полковник добрые слова механически, а сам уже понимал, что недаром здесь тощий афганец весь вечер крутился, усердствовал, да и не тот человек Варчук, чтобы шутить на ночь…

Вот он, настоящий мушавер! Ни следа от водки-пива-коньяка. До конца не дослушал Хайра, кивнул прапорщику, загородившему дверь в кухню: сметай все со стола. Тут же карта развернулась, двухсотка.

– Давай, дорогой Хайр-Мамад, снова. С числа и времени, как помнишь, что помнишь.

Через час подробных расспросов понял Хайр – назад дороги нет. Эти люди не отступят. А что он, собственно, знал о добродушном на вид полковнике и этом прапорщике, чей один кулак был сравним с его, Хайра, головой? Нет, все было по-хорошему, даже о доле каждого мушавер сказал смеясь:

– По-русски, да, Хайр-Мамад, на троих!

О, Аллах, шурави и здесь все измеряют на водку, удивился Хайр. Один только раз стало ему не по себе. Вдруг на чистом фарси сказал мушавер:

– Ты молод, чтобы обманывать. Вопрос в другом: была тайна – твоей пленницей. Теперь ты ее пленник. Если, кроме нас троих, кто-то в дивизии знает о ящике, даже намеком, говори сразу. Нет, не торопись… Вспомни. Кто-нибудь еще слышал от тебя?

Хайр отчаянно замотал головой, боковым зрением заметив, как поглаживает лапа Грыгорыча выступ пистолетной рукоятки под рубашкой. А ведь сжалось все внутри: был обман, да еще какой! В рассказе фигурировал один ящик. Это была полуправда, а она – хуже обмана.

– И опять верю, – встал и потянулся Кузякин. – Всем все забыть. Чапай думать будет. Спать, значит. Все, искатели приключений на свою жопу.

Тут Хайра совсем отпустило. Он знал: если шурави что-то нравится, то они щедро употребляют бранные слова. Было удивился, когда инструктор на полигоне хвалил его за удачную стрельбу из гранатомета, упоминая при этом интимную связь с чьей-то матерью. А со временем даже похвала: «Молоток, сукин сын!» перестала восприниматься буквально. Ничего, такой обычай!

Через два дня, после утреннего совещания в штабе, начальник оперативного отделения приказал Хайр-Мамаду собираться в командировку с мушавером в качестве переводчика, что было в общем-то обычным делом, когда речь идет о проверке линейных батальонов.

Пристроившись к охраняемой колонне, к полудню добрались до Коталя. Затем, изобразив вынужденную остановку, свернули с шоссе в степь.

– Давай, Грыгорыч, в сто двадцать второй. У сардобы выйдете. Ждите меня. Дальше сам поеду. Рекогносцировка, понятно? Скажем так: предполагается разместить афганскую часть. Хайр – топограф. Ты – прикомандированный из Ташкента… Да не будет лишних расспросов, не волнуйтесь.

У старой сардобы, подземного хранилища дождевых весенних вод, остановились. Грыгорыч выгрузил две увесистые сумки и ящик с буссолью. Кузякин, садясь за руль «Нивы», многозначительно посмотрел на Хайра.

Грыгорыч, дождавшись, пока осядет пыль, вынул из сумки армейскую куртку и брюки с множеством карманов, такого обмундирования Хайр еще не видел на шурави, не спеша переоделся и предстал перед лейтенантом в майорских погонах. Подмигнул Хайру:

– Теперь будешь до конца рекогносцировки обращаться «товарищ майор». Про Грыгорыча – забудь.