Войны античного мира: Македонский гамбит.

Однако Ойкумену мало было лишь изучить и нанести на карту — ее следовало освоить, благо-устроить (обустроить во имя высшего блага, стремление к достижению которого и есть суть государства, в понимании Аристотеля). Причем обустраивать Ойкумену — истинное призвание, предназначение эллинов: ведь «эллинский род… обладает и мужественным характером, и умственными способностями; поэтому он сохраняет свою свободу, пользуется наилучшим государственным устройством и способен властвовать над всеми, если бы он только был объединен одним государственным строем». Что касается не-эллинов, то «племена, обитающие в странах с холодным климатом, притом в Европе, преисполнены мужества, но недостаточно наделены умом и способностями к ремеслу. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но не способны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Населяющие же Азию в духовном отношении обладают умом и отличаются способностью к ремеслам, но им не хватает мужества; поэтому они живут в подчинении и рабском состоянии».

Идеальным государственным устройством Аристотель считал политию — комбинацию полисной демократии и олигархии, когда «управление сосредоточено в руках наилучших». Но монархию он отнюдь не отвергал, более того — признавал ее одной из «правильных» форм государства, наряду с аристократией и политией. Ему виделся образ идеального монарха, выдающегося среди подданных своими добродетелями, и он полагал, что необходимо «повиноваться такому человеку и признавать его полновластным владыкой без каких-либо ограничений»[27].

Политическая — шире: геополитическая — доктрина Аристотеля не могла не «прийтись ко двору» при македонском дворе. Аргеады полагали себя эллинской правящей династией на варварском троне; оттого у них было и мужество, и надлежащие умственные способности, и свои владения они организовывали наилучшим, на их взгляд, образом, объединяя под единоличным царским началом, и — как эллины — видели в персах и других народах Азии варваров и исконных врагов, которых можно и нужно покорить. Кстати сказать, это о них, об Аргеадах, Аристотель говорил: «Когда случится так, что либо весь род, либо один из всех будет отличаться и превосходить своей добродетелью добродетель всех прочих, вместе взятых, тогда по праву этот род должен быть царским родом, а один его представитель — полновластным владыкой и монархом». Филипп дал Аристотелю земельный надел, что автоматически причислило философа к македонской знати (к гетайрам, то есть «друзьям» царя, имевшим в пользовании царские земли); вдобавок он получил во владение святилище муз в Миезе, а Стагира, родной город Аристотеля, разрушенный македонянами в 349 году, был отстроен заново.

Опережая события, упомянем, что промакедонский настрой Аристотеля обернется для философа крупными неприятностями в последние годы жизни: после смерти Александра, когда Грецию охватит волна «ура-патриотизма», Аристотелю припомнят и дружбу с Филиппом, и наставничество Александра, и рассуждения о монархии. Он будет вынужден покинуть Афины — чтобы, по его собственным словам, не дать афинянам во второй раз совершить преступление против философии (разумея под первым смерть Сократа) — и переселится в Халкиду на острове Эвбея, где и умрет год спустя.

Нетрудно предположить, что слова «полновластный владыка» тешили самолюбие Александра, с малых лет стремившегося быть первым всегда и везде. В этих словах он, вероятно, находил впоследствии оправдание тем своим поступкам, которые не укладывались в традиционное представление македонян о царе и царской власти. «Философом на троне», предшественником Марка Аврелия, он ни в коей мере не был — и не стремился им быть. Куда важнее для царевича было осознание протяженности мира и его системности; Александр стал воспринимать Ойкумену целиком — как Lebensraum, жизненное пространство, как потенциальную Империю, и потому безоглядно воспользовался первой же представившейся возможностью «задействовать», «актуализировать» свое восприятие. Эту возможность предоставила ему гибель отца.

На расправу с виновными в убийстве Филиппа и на усмирение взбунтовавшихся соседей ушло полтора года. В конце марта — начале апреля 334 года до н. э. объединенное войско македонян и греческих союзников приступило к переправе через Геллеспонт, на персидскую территорию. Руководить переправой царь Александр получил Пармениону, одному из лучших македонских военачальников, служившему еще Филиппу, а сам со свитой отправился в городок Элеунт, где совершил жертвенное возлияние на могиле Протесилая — первого грека, погибшего под стенами Трои[28]. После этого Александр поднялся на ожидавший его корабль и встал у кормила. На середине пролива царь принес в жертву богу морей Посейдону и нереидам быка и совершил возлияние в море из золотой чаши.