Войны античного мира: Македонский гамбит.

Наконец, третий шаг Полисперхонта должен был показать всем сомневающимся, кто из диадохов истинный защитник царского дома, а кто всего лишь прикрывается именами царей: регент отправил послов в Эпир, где после смерти сына укрылась от притеснений Антипатра царица-мать. Послам приказали передать, что регент будет счастлив, если Олимпиада вернется в Пеллу и возьмет на себя воспитание внука, юного Александра[117].

Обладай Полисперхонт изворотливостью и удачливостью Эвмена или хотя бы твердостью Антипатра, перечисленных мер в сочетании с военными операциями наверняка хватило бы для общей победы. Но на политическом поприще рубака-ветеран был не более чем бледной тенью своего предшественника, да и в стратегии оказался не слишком силен, а потому стал легкой добычей для могущественного неприятеля.

Пока в Македонии разворачивалась схватка за власть, сатрап Египта Птолемей Лагид исподволь расширял сферу своего влияния. Чем успешнее развивалась египетская торговля, которая велась в основном через Александрию, тем явственнее ощущалась потребность в сильном флоте, способном контролировать коммуникации. На постройку флота нужно было дерево, столь дефицитное в Египте. Кроме того, благодаря своему географическому положению Египет оказался «на отшибе» истории, что Птолемея категорически не устраивало: он стремился вмешаться в происходящее, чтобы более прежнего упрочить собственное могущество. Обеих целей можно было достичь одним маневром, а именно — присоединением к Египту Сирии с богатыми лесом Ливанскими горами и захватом острова Кипр, расположенного вблизи берегов Малой Азии, — главной арены событий того времени.

Первоначально Птолемей пытался действовать подкупом. Он несколько раз предлагал сатрапу Сирии Лаомедонту просто-напросто продать сатрапию. После очередного отказа Лаомедонта терпение Птолемея иссякло: в Палестину вторглось египетское войско, которое форсированным маршем прошло через всю сатрапию, почти без сопротивления овладевая городами. Упрямый Лаомедонт попал в плен[118]; на сирийских верфях принялись строить корабли для сатрапа Египта. Что касается Кипра, захват острова было решено отложить до той поры, когда египетский флот станет по-настоящему силен.

«Обзаведясь» Сирией, Птолемей без раздумий включился в борьбу сатрапов. Со своими богатствами и многочисленной армией он был желанным союзником и для регента, и для Антигона, и оба они искали дружбы египетского сатрапа. Он выбрал Антигона — как равного себе.

В противостоянии Полисперхонта с Кассандрой Птолемей поддерживал последнего — во-первых, Кассандр приходился ему родственником (Птолемей был женат на сестре Кассандра), во-вторых, между ними был заключен союз, как и между Птолемеем и Антигоном. Поэтому, когда Антигон возобновил боевые действия против Эвмена, выступившего на стороне Полисперхонта, Птолемей с флотом отправился к берегам Киликии. Как это было у него в обыкновении, он попытался подкупить противника: но его обращение к сопровождавшим Эвмена аргираспидам осталось без ответа. На этом, как ни удивительно, активность Птолемея иссякла — он вернулся в Сирию и принялся ревностнее прежнего строить корабли, по всей видимости, готовясь к десанту на Кипр.

Между тем Антигон успел подчинить себе всю Малую Азию, за исключением Киликии, где стоял Эвмен, и собирался переправиться через Геллеспонт, чтобы перенести войну в Македонию. Узнав о приближении Антигона, Полисперхонт собрал царское войско и приготовился к отпору.

Но даже Александр в последние годы своей жизни перестал придерживаться тактики лобовой атаки и все чаще обращался к «непрямым действиям». Антигон выказал себя достойным учеником: ход с высадкой Кассандра в афинском порту Пирей был поистине мастерским и мгновенно изменил ситуацию в пользу «тройственного союза» Антигон — Кассандр — Птолемей.

* * *

Когда в Афинах был оглашен манифест Полисперхонта о свободе полисов, афиняне вновь потребовали вывода из Мунихия македонского гарнизона, во главе которого стоял друг Кассандра Никанор. Последний попросил несколько дней отсрочки; па исходе этого срока он ночью выступил из Мунихия и занял гавань Пирея, а также Длинные стены[119].

По просьбе афинян Фокион вступил в переговоры с Никанором. Тот всячески оттягивал окончательный ответ, не желая терять столь выгодный в стратегическом отношении пункт: владение гаванью позволяло не только контролировать морскую торговлю Афин, но и угрожать горожанам голодом — ведь значительную часть съестных припасов доставляли в город по воде.