Воины бури

Одна из пленниц закричала на него, и священник, подойдя ближе, сильно ударил ее по голове.

– Тебе повезло, женщина, – сообщил он ей. – Ты в руках Божьих! Теперь ты станешь христианкой!

– Все дети придут ко Христу! – заявил епископ Леофстан, жадно глядя на плачущих малышей.

– Скорее к работорговцам на франкском рынке, – буркнул Финан.

Я спрыгнул с Тинтрега, расстегнул пояс и отдал Вздох Змея Годрику.

– Почисти его хорошенько, – велел я слуге. – И смажь. А потом разыщи отца Глэдвина и пришли ко мне.

Годрик уставился на меня.

– Господин, тебе нужен священник? – недоверчиво спросил он.

– Мне нужен отец Глэдвин. Найди его.

Затем я отправился на поиски завтрака.

* * *

Отец Глэдвин был одним из священников Этельфлэд – молодой человек с высоким бледным лбом, вечно нахмуренным. По слухам, он был образован – выпускник одной из школ короля Альфреда в Уэссексе, и правительница использовала его в качестве клерка. Он писал ее письма, делал копии с ее указов, составлял хартии на земельные пожалования, но его репутация далеко превосходила эти рутинные обязанности. Он был поэтом и прославился сочиненными им гимнами. Гимны эти распевали как монахи в церкви, так и арфисты в залах. Меня заставили послушать некоторые, по преимуществу в исполнении музыкантов во дворце Этельфлэд. Я ожидал, что они будут скучными, но отец Глэдвин любил, чтобы в его песнях рассказывались истории, и, вопреки предубеждению, мне понравилось. Один из лучших его гимнов повествовал про женщину-кузнеца, сковавшую гвозди, использованные при казни распятого Бога. Было три гвоздя и три проклятия. Из-за первого одного из детей этой женщины сожрал волк; из-за второго ее муж захлебнулся в галилейской выгребной яме. Из-за третьего кузнечиха заболела трясучкой, а ее мозги обратились в кашу. Все это неопровержимо доказывало могущество христианского Бога.

История получилась на славу, поэтому я и призвал Глэдвина. Когда он вошел во двор, где Годрик окунал мою кольчугу в бочонок, то вид у него был такой, словно у него самого мозги превратились в кашу. Вода в бочонке побурела.

– Это кровь, – сообщил я оробевшему Глэдвину.

– Да, господин, – пролепетал он.

– Кровь язычников.

– Хвала Господу… – начал поп, но спохватился, что я тоже язычник, – что ты жив, господин, – ловко вывернулся он.

Я стащил кожаный камзол, поддетый под кольчугу. Он вонял. Двор был набит просителями, но это всегда так. Народ приходит за правосудием, за милостями или просто чтобы напомнить о своем существовании. Теперь люди толпились под крышей галереи, опоясывающей внутренний двор. Дождь еще шел, хотя злобная буря подрастеряла силу. Среди просителей я заметил Гербрухта, здоровенного фриза. Перед собой он удерживал стоящего на коленях пленника. Я не узнал последнего, но предположил, что это один из парней Этельфлэд, пойманный на краже. Гербрухт перехватил мой взгляд и попытался заговорить.

– Позже, – оборвал я его и обернулся на бледного священника. – Глэдвин, тебе предстоит сочинить песню.

– Да, господин.

– Песню про Эдс-Байриг.

– Разумеется, господин.

– В ней ты расскажешь, как морской конунг Рагналл, Рагналл Жестокий, пришел под Сестер и был тут разбит.

– Был разбит, господин, – повторил Глэдвин. Он моргал от попадающих в глаза дождевых капель.

– Ты расскажешь, как его воинов перебили, женщин взяли в плен, а детей обратили в рабство.

– В рабство, господин, – кивнул поп.

– И как люди из Мерсии обрушили клинки на врагов и заставили их ползать в грязи.

– В грязи, господин.

– Глэдвин, это будет песнь о победе!

– Конечно, господин. – Он нахмурился, потом обвел тревожным взглядом двор. – Но разве у тебя нет собственных сказителей? Своих арфистов?

– И о чем будет песнь моих поэтов про Эдс-Байриг?

Он развел перепачканными в чернилах руками, недоумевая, какого ответа я жду.

– Господин, о твоей победе, ясное дело…

– А мне это не нужно! – прервал я его. – Песнь должна быть о победе госпожи Этельфлэд, понял? Не упоминай про меня! Скажи, что Этельфлэд повела мужчин из Мерсии истреблять язычников и что твой Бог направлял ее, вдохновлял и даровал ей торжество.

– Мой Бог? – удивленно переспросил он.

– Мне нужна христианская поэма, болван!

– Тебе нужна хри… – начал болван, но остаток фразы благоразумно проглотил. – Торжество госпожи Этельфлэд. Ясно, господин.

– И принца Этельстана, – добавил я. – Упомяни и про него.

Этельстан скакал вместе с моим сыном и хорошо проявил себя.

– Да, господин. И принца Этельстана тоже.

– Он сразил десятки врагов! Скажи об этом! Что Этельстан клал язычников замертво! То будет песнь про Этельфлэд и Этельстана, и моего имени в ней даже не упоминай. Можешь сказать, что я остался в Сестере из-за мозоли на пальце.

– Мозоль на пальце, – повторил Глэдвин, хмурясь. – Господин, хочешь, чтобы я приписал победу всемогущему Господу?

– И Этельфлэд, – напирал я.

– И еще была Пасхальная неделя, – сказал Глэдвин, почти сам себе.

– Праздник Эостры, – поправил его я.

– Господин, можно заявить, что это была пасхальная победа! – возбужденно воскликнул священник.