На севере Апеннинского полуострова карфагенянам тоже не удалось добиться каких-либо успехов. Ливий не говорит ничего о действиях Магона, очевидно, он весь сезон провел в ожиданиях, когда контингенты от лигуров и кельтов станут достаточными, чтобы можно было на равных противостоять контролировавшим его римским армиям. Консул Марк Корнелий Цетег использовал затишье для нормализации обстановки в Этрурии, где с появлением армии Магона усилились антиримские настроения, причем в первую очередь среди местной аристократии. Об организованном мятеже речи пока не шло, поэтому консул не прибегал к карательным операциям, ограничившись проведением судебных разбирательств (по словам Ливия, «вполне беспристрастных»). В результате преследований оппозиция оказалась обезглавленной: те, кто не был осужден (и, вероятно, казнен), бежали, а их имущество было конфисковано (Ливий, XXIX, 36, 10–12).
Подводя итог, можно сказать, что карфагеняне были не в состоянии не то что вернуть себе инициативу в войне в Италии, но и отвлечь римлян от операции в Африке, а те, в свою очередь, просто не хотели тратить силы на уничтожение противника, выжидая, пока, вследствие действий Сципиона, Ганнибал уберется сам.
Хотя зимой 204–03 г. до н. э. военные действия, как обычно, остановились, противники активно готовились к их продолжению и не оставляли дипломатической борьбы. Карфагеняне строили новый флот, чтобы отрезать снабжение римской экспедиционной армии, в то время как Сципион задумал внести раскол в лагерь противника, попытавшись снова переманить на свою сторону Сифакса. Нумидийский царь был, в общем, не против, но при этом он еще хотел обеспечить прекращение войны и поэтому требовал, чтобы карфагеняне ушли из Италии, римляне из Африки, а остальные захваченные территории оставили при себе. Согласиться на это Сципион не мог, но переговоры поддерживал, давая Сифаксу понять, что компромисс возможен. В то же самое время римский полководец не оставлял надежды найти у противника слабое место, чтобы ему не пришлось сражаться с объединенными силами карфагенян и нумидийцев (Полибий, XIV, 1, 1–11; Ливий, XXX, 3, 3–7). Аппиан также рассказывает, что Сифакс, в свою очередь, пытался установить мир с Масиниссой, предлагая ему в жены любую из своих дочерей и одновременно планируя его убийство на случай несогласия (Аппиан, Ливия, 17).
Воспользовавшись тем, что в последнее время обмен посольствами с Сифаксом усилился, а количество послов и их перемещения в стане противника никак не ограничиваются, Сципион стал включать в состав посольств своих лучших центурионов. Они, переодетые рабами-конюхами, самым тщательным образом осматривали вражеский лагерь, замечая планировку, расположение выходов, организацию караульной службы и материал, из которого изготовлены жилища воинов. Всего, как уже говорилось, лагерей было два, один карфагенский, другой нумидийский, расстояние между которыми было около десяти стадий. При этом если карфагеняне сделали себе подобия домов из дерева и листьев, то у нумидийцев большая часть людей жила вообще вне лагеря, а в качестве жилищ у них были шалаши из тростника и листьев. Это и навело Сципиона на мысль устроить поджог нумидийского лагеря (Полибий, XIV, 1, 11–15; Ливий, ХХХ, 3, 8–10; 4, 1–3).
К началу весны Сципион узнал все, что хотел, и начал готовить операцию. Корабли, которые за зиму были вытащены на берег, снабдили осадными машинами и спустили на воду, а господствовавшие над Утикой высоты были снова заняты пехотой (всего около двух тысяч человек), чтобы создавалась видимость осады и горожане не осмеливались идти на вылазку. Одновременно с этим очередное римское посольство потребовало от Сифакса определенного ответа, присоединятся ли к нему карфагеняне, если он пойдет на соглашение с римлянами, или с ними тоже надо будет вести отдельные переговоры. Обнадеженный тем, что римляне как будто всерьез настроены на заключение мира, Сифакс спросил Гасдрубала, сына Гисгона, что тот собирается в таком случае предпринять. Карфагенянин ответил, что готов согласиться на мир. Сифакс радостно сообщил об этом римлянам, а те донесли Сципиону. По словам Ливия, Гасдрубал предлагал свои условия примирения, которые для римлян были совершенно неприемлемы. Даже если это было и так, Сципион в любом случае не собирался обсуждать что-либо всерьез и ответил Сифаксу, что, хотя сам-то он желает мира, все члены его военного совета высказались за войну, так что дальнейшие переговоры бессмысленны. Таким образом, Сципион мог возобновить боевые действия, не опасаясь обвинений в вероломном нарушении перемирия.