Войны новых технологий

Хоффман считает важным рост роли нарративов. Они облегчают рекрутирование, тренинг и мотивацию будущих бойцов. Как в случае российского рефлексивного контроля, Хоффман считает восприятие важнее победы на физическом поле боя. Он вообще привлекает внимание к когнитивному и виртуальному пространствам.

Поэтому он подчеркивает одну характеристику, которая действительно сработала в случае Стрелкова и других: «Успех в гибридной войне также требует, чтобы командиры небольших единиц умели принимать решения и владели тактическим мастерством в отношении неизвестного, а также соответствующее оборудование для быстрого реагирования и адаптации, чем завтрашние противники».

Понятно, что это новые требования. Они частично повторяют те требования, которые в свое время Аркилла определил для сетевой войны, акцентируя, что иерархия, к типу которой принадлежит армия, сможет побеждать сети только тогда, когда сама начнет воевать на принципах сети [4].

Одним из своих предшественников Хоффман считает Фрейера, который в офисе министра обороны занимался стратегическими вопросами. Именно он предложил интересную классификацию неожиданных событий, от которой можно отталкиваться при анализе и понимании гибридной войны.

Свою книгу 2008 года он начинает с критики военной аналитики [5]: «Оборонный анализ и стратегия по своей сути являются такими, что реагируют. Исторически развитие и планирование оборонной стратегии демонстрируют три критических недостатка. Довольно долго они лишь реагировали. Корпоративно в них нет достаточно развитого воображения. Как следствие, они уязвимы к неожиданному». Он подчеркивает, что все дальнейшие стратегические потрясения будут принципиально неожиданными.

В 2004 году американцы предложили новую классификацию угроз/вызовов: традиционные, иррегулярные, катастрофические и прорывные. Фрейер считает гибридной угрозой комбинацию двух таких вызовов. Кстати, он также ссылается на китайский вариант «неограниченной войны». Фрейер смотрит на эти вызовы как на архетипы, которые в чистом виде не встречаются. Нормой следует считать гибридные варианты.

Подобные угрозы он трактует как триггеры или катализаторы. Они порождают потрясения, меняют «правила игры», как это произошло с 11 сентября и его последствиями. В книге исследователя есть раздел «Политика, экономика, социальное действие и политическое насилие как гибридная война». Он подчеркивает, что гибридная война будет оставаться как можно более невоенной. Говорит также о важности синхронизации таких невоенных усилий.

Понятие «невоенный» тоже он понимает по-своему: «Невоенный не значит без насилия, без цели или без угроз. Он означает не быть рожденным военными или не включать военных в форме враждебного государства. Эти невоенные гибриды часто реализуются как сложные комбинации несанкционированного насилия и человеческой опасности».

Он акцентирует потребность не столько определять подобные вещи, сколько их описывать, поскольку они не очень поддаются определению. О гибридных угрозах он говорит: «Это оборонительные вызовы, происхождение, характер, модус и принципиальная сфера конфликта, которые трудно идентифицировать и классифицировать».

То есть роль неизвестного здесь достаточно важна. Правда, следует добавить, что неизвестность исчезает, когда конфликт переходит в чисто военную операцию. Это значит, что выстрелы в Крыму сразу превратили бы конфликт в чисто военный.

В целом мы видим, что мир уже достаточно давно вычислил основные характеристики гибридной войны. И именно главный ее аспект – маскировки под невоенный инструментарий, а также высокий уровень неопределенности/неожиданности.