(…) Китайские дела сами по себе все в такой же неопределенности. Но в наших к нему отношениях в последнюю неделю были большие перипетии. Алексей Николаевич, как всегда, зарывается — сам начал вести переговоры с дипломатами, мобилизировал до 150 тысяч войск и все хочет лезть вперед, Китай обезоружить, японцев устранить, Пекин взять и даже под шумок залезть в Корею. Гр. Ламздорф, конечно, всему этому не сочувствует и хочет действовать успокоительно, но покуда довольно безуспешно. Ему оказывают мало внимания. Взявши Тянь-цзин, пришлось решать — идти ли в Пекин, или нет? Куропаткин, конечно, идти — и всех разгромить. Ламздорф — нет. Наконец, гр. Ламздорф пришел ко мне и объяснил, что его положение невозможно как для дела, так и лично для него, — что он хочет заявить, что здоровье его заставляет оставить (совсем) службу. Вследствие сего я прежде всего имел крупный разговор с Ал. Ник. Куропаткиным, объясняя ему, что он военный министр, а не министр иностранных дел и не министр финансов, а потому или пусть он назначит вместо нас своих генералов, или пусть не выходит из своей роли. Я также старался разъяснить ему, что все подобные увлечения только приведут Россию к новым бедам. Что, не говоря о том, что китайская история будет стоить нам массу денег и много жертв, но, что самое главное, если мы из этого дела скоро не выпутаемся и ослабим Россию, то, несомненно, этим воспользуется Европа и поднесет нам самые неожиданные сюрпризы, — и что таким образом мы пустим насмарку все царствование Александра III. По-видимому, мой разговор ему был неприятен, но произвел впечатление, хотя, конечно, на несколько часов. Ему быть корпусным командиром на войне, а не министром. Хотя я сегодня имел всеподданнейший доклад, но тем не менее вчера написал его величеству длинное письмо, высказав мое мнение по разногласию — идти ли в Пекин или нет. В этом письме я напомнил весь ход событий — от коронации до Тяньцзина — и пришел к заключению, что нам следует идти в Пекин только тогда, если все другие меры не приведут к успокоению, что несомненно, как только мы подойдем к Пекину, все оставшиеся христиане там будут избиты, а законная власть подвергнется той же участи или уйдет вглубь. Значит, мы получим стены и цели не достигнем. Тогда Куропаткин скажет, нужно идти далее. Европа нас науськивает, а сама посылает туда горсти и только поддерживает наши фалды. Необходимо не зарываться, а стараться локализировать болезнь, и, установивши порядок в нашем районе (Маньчжурии), удалиться восвояси. Сегодня же во время доклада я решился прямо говорить о министре иностранных дел. Я высказал ту мысль, что теперь необходим министр иностранных дел, что положение гр. Ламздорфа невозможно. Если есть кандидат, нужно его немедленно назначить, а гр. Ламздорфа освободить, — если нет, то назначить гр. Ламздорфа. Затем я высказал мое мнение о графе — это не Бисмарк, не Салисбюри, но он никогда государя не подведет, и из всех дипломатов я его считаю наиболее соответствующим. В результате его величество сказал, что на днях назначит Ламздорфа. Это Куропаткину будет неприятно, так как он думает, что совсем престиж Ламздорфа уничтожил.
(…) В городе многие говорят, что я ввел государя в Порт-Артур и что я виновник всего этого несчастья. Я даже побаиваюсь, что это говорили ее величеству Марии Федоровне. Я, конечно, беззащитен — не могу же я оглашать все имеющиеся у меня несомненные документальные доказательства. Кстати, я их теперь собрал — для истории — и покажу вам по приезде.
(…) Крепко жму вашу руку.
Ваш
14 июля 1900 г.
Дорогой Димитрий Сергеевич.
… У нас ничего нового нет. Теперь можно думать, что большинство дипломатического корпуса в Пекине живо. Думаю также, что Югович с большинством своих сотрудников будут спасены. Вопрос о движении к Пекину все еще окончательно не решен. Очевидно, во всяком случае, что, если мы пойдем, то не будем играть в этом движении доминирующей роли. Покуда все являются двойственные решения. О графе Ламздорфе еще решения не последовало, но я его ожидаю с дня на день. По-видимому, императрица Мария Федоровна не сочувствует движению в Пекин и вообще воинствующим тенденциям.
Ваш
19 июля 1900 г.
Дорогой Димитрий Сергеевич.