Граф Ламздорф несколько раз пробовал ставить дело на личную почву и обижаться против вторжения в дела его ведомства, причем ограничивал даже предмет ведения особых совещаний, в высочайшем присутствии разбирающих и устанавливающих принципиальные положения; прием этот, понятно, успеха не имел, и мне пришлось при этом разъяснить графу смысл и значение этого порядка, для всестороннего освещения вопросов государственной важности, именно в таких случаях, когда требуется особенная правильность и цельность в постановках.
Граф Ламздорф неоднократно во время наших переговоров давал понять и даже ясно говорил, что он имеет в виду поставить вопрос «о доверии», причем всякий раз я «это не понимал», так как абсолютно доверять можно только господу богу, а для убежденных католиков — еще папе.
Вообще, насколько мог понять, мне кажется, что гр. Ламздорф остался очень недоволен нашим посещением, так как не имел успеха в своих стараниях доказать:
а) что он вообще безответствен в существе дипломатических неудач, как только точный исполнитель приказаний; b) что он не обязан знать и понимать существо дела, а только служит редакционным целям; с) что он многое упустил на Дальнем Востоке, что мог бы удержать, если интересовался бы реальной жизнью и заставил бы этим своих подчиненных работать; d) что он теперь неправ, что боится ясных постановок и злоупотребляет словами для затемнения дела.
Я лично вынес очень тяжелое настроение из этих разговоров, как совершенно ясное сознание необорудованности у нас целого ведомства для жизни и тех возрастающих трудностей, которые она представляет.
Со всеми остальными членами совещания затруднений пока нет никаких для ясной, простой и деловой постановки вопроса, обсуждавшегося в совещании. К изготовлению журнала приступил и надеюсь его представить на благовоззрение вашего императорского величества в скором будущем.
Статс-секретарь
11-го мая 1903 гг. С.П.-бург.
Письмо А. Безобразова Николаю II. 23 мая 1903 г.
Ваше императорское величество.
Согласно полученному приказанию, я имел с министром финансов разговор касательно денежных средств, которые потребуются для приведения численности наших войск на Дальнем Востоке в соотношение с потребностями общей и частной охраны имперской границы. По военному существу этого вопроса, министр финансов принял к сведению сделанное ему сообщение, как разъяснение причины установившегося взгляда о необходимости на Дальнем Востоке постоянно держать известное более значительное количество войск как для местной нашей обеспеченности от разных случайностей, так и для усиления вашего положения на Западе, путем неотвлечения оттуда находящихся там сил.
Относительно финансовой стороны этого дела министр финансов высказал крайнюю нежелательность выходить из пределов ассигнованных на новые военные потребности добавочных средств (210 милл., разверстанных на 5 лет).
При этом министр финансов упомянул, что, по всем вероятиям, из намеченных к осуществлению на нашей западной границе военных обзаведений найдутся таковые, которые уступят в своей целесообразности тем мероприятиям, которые имеются так серьезно в виду на Дальнем Востоке и должны удовлетворить широкой постановке задачи государственных интересов.
Министр финансов здесь, как пример, назвал новую проектируемую стратегическую дорогу, идущую вдоль реки На-рева и Бобра, на которую ассигновано около 22 милл. рублей.
Военное значение этой дороги очень спорное в среде специалистов, а наглядная сторона дела много говорит против нее.
Во всяком случае, едва ли может быть сомнение, что мы вообще и во всех отношениях будем сильнее, если, вместо Нарево-Бобровской железной дороги, будем располагать большой живою силой на Западе и тем больше еще, если эту живую силу перенесли бы на Дальний Восток, где у нас теперь находится Ахиллесова пята нашей государственной защиты.
Статс-секретарь
23-го мая 1903 гг. С.П.-бург.
Записка А. Безобразова Николаю II. 23 мая 1903 г.
В записке своей от 16-го мая сего года, представленной на высочайшее благовоззрение, генерал-адъютант Сахаров счел необходимым сначала резюмировать записку свиты е.в. ген. майора Вогака. Хотя он не входил в обсуждение этих выводов, но их подчеркнул именно в том, что министра иностранных дел более всего смущало.
Поэтому теперь очень отрадно видеть, что граф Ламздорф уже не находит для себя удобным отрицать факты прошлого и в своей записке на высочайшее имя от 21-го мая обходит этот пункт осторожным молчанием.