Воительница и Сфинкс

— Да, были некоторые неудобства, но не те, о которых ты думаешь, — ответила знаменитость. — Конечно, у меня уже была репутация неплохой охотницы, иначе я не посмела бы явиться во дворец. Но в Греции новое приживается с трудом, многие придерживаются консервативных взглядов и считают, что девушка должна расти в отчем доме, под присмотром нянек, а потом уехать с мужем и провести остаток дней в четырех стенах и заботах о нем, бесценном, — визгливо добавила она. — Менелай и его прихвостни первыми начали, а за ними и все остальные стали смотреть на меня как на глупую девчонку. «Отправляйся-ка домой играть в куклы», — так и говорили их глаза.

— Какая несправедливость! Как же ты справилась? — Гомер был благодарным слушателем.

Габриэль уселась рядом с ним и качнула головой:

— Ух, как бы страшно я разозлилась! И всем показала бы, чего я стою!

Аталанта остановила на ней задумчивый взгляд:

— А ты неглупа! Именно так я и поступила: я так разозлилась, что добилась встречи с Ойнеем и отстояла свое право участвовать в охоте. В конце концов, в воззвании не говорилось, что приглашаются только мужчины. Однако царь оказался форменным слабаком, всю жизнь под пятой у жены. — Глаза охотницы потемнели, когда она вспомнила те унижения. — Алфея вертела мужем, как хотела, и Мелеагра, своего сына, пыталась заставить плясать под свою дудку. Но он был упрям. Она заявила… впрочем, неважно, что она заявила, но мне пришлось спорить с царем больше часа. Кастор и Полидеву заступились за меня и зауричали, что нужно предоставить мне шанс, раз уж я здесь. Наверное, надеялись увидеть мой позор. Остальные орали, что из-за моего нытья потерян целый день, что они могли бы уже жарить вепря на царском дворе. А царица Алфея все нашептывала на ухо царю, что пора отправить меня назад к мамочке, которая так беспокоится.

Аталанта задыхалась от ярости:

— Отправить меня домой, да еще с запиской, чтоб одели меня в приличную юбку! К матери, которая выбросила меня из дому в день моего рождения! А когда Кастор… нет, Полидевк… О, боги, я так и не научилась их различать! В общем, один из них попытался заговорить с царем, Алфея чуть не прогнала его. Вдруг вошел царевич Мелеагр, в тот же миг что-то произошло, все замерло во мне и вокруг, — Аталанта исейчас замерла. — Он встал на мою сторону. Мелеагр попросил царя и воинов разрешить мне остаться ипопробовать свои силы. Алфея не возразила ни слова. Царица попалась в ловушку: ненаглядный, бесценный, единственный сыночек должен непременно получать все, что хочет, а хотелось ему меня, ну, пусть поиграет. Но она не увидела главного — это была не игра. И для меня, и для него…

Так я осталась при своем. Мелеагру нужно было мое присутствие совсем для других целей, и это выводило меня из себя. Я должна была доказать, победить!.. В мыслях я уже выслеживала зверя в лесной чаще, готова была пристрелить его и заткнуть всех за пояс. В первый вечер Мелеагр не оставлял меня ни на секунду: мозолил мне глаза на пиру, надоедал после, а наутро оказался подле меня, едва мы собрались на охоту. Неужели не видел, что его… м-м, предложения меня ничуть не интересовали?! — неожиданно охотница густо покраснела и отрывисто повторила: — Да, не интересовали! И уж конечно, он меня не любил, по крайней мере, так я считала тогда. Он казался мне ребячливым и к тому же был лунатиком, — Аталанта начисто позабыла о слушателях и говорила сама с собой. Габриэль бросила взгляд на воительницу, та закатила глаза.

Вздрогнув, рассказчица вернулась к реальности и, взглянув на Гомера, зарделась еще больше. Но все же продолжила:

— Мне не было дела до Мелеагра, его матери и прочих героев, пока они не мешали мне участвовать в охоте. Только победа имела для меня значение, остального я просто не замечала. Как только над горизонтом взошло солнце, мы тронулись в путь. Следы ужасного вепря были повсюду, даже под стенами дворца. Поля в округе были затоптаны, изгороди сломаны. Разрушения, которые он оставлял за собой, могло нанести только целое стадо кабанов. Следы мы находили везде, но сам зверь исчез. Везде пировала смерть; везде мы находилирастерзанных овец и коров, их было слишком много, чтобы пастухи могли сжечь останки, да и боялись бедные люди выходить в поля, — Аталанта очнулась и бросила Гомеру улыбку. — Поэтому мой Эндимион не хочет слагать песни о Калидонской охоте. Никакой поэзии!

— Можно опустить некоторые подробности, — ответил поэт, но тут же извинился: — Это неважно. Прости, что перебил, и продолжай, пожалуйста!

— Так мы бродили по окрестностям до вечера, рассыпаясь на группы, чтобы прочесать весь лес, и под конец со мной остался только Мелеагр и еще один юноша. Я так и не узнала его имени. Мы стояли на топкой земле, к вечеру воздух стал влажным, ветра не было, и повсюду кишели насекомые. Помню, я подумала, что запах болотной тины и диких цветущих трав просто невыносим. Мои ноги ужасно болели, а на руках не осталось живого места, все покрывали укусы. Мне стало обидно, что досадные мелочи, когда их много, заставляют забыть о подвиге.