Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

В аттестате, выданном мне, первая отметка была по закону божьему – одиннадцать, потому что меньше никому не ставили; последняя по рисованию – двенадцать, потому что я выделялся среди остальных: хорошо рисовал карандашом и писал акварелью; по другим предметам шли шестерки, сквозь которые скромно выглядывали две-три семерочки. Считалось это за удовлетворительные успехи, и я был выпущен в Московское юнкерское Александровское училище[4] в 1885 году.

Но тут произошел один случай, который чуть не изменил всю мою военную карьеру. Дело в том, что при окончании корпуса нам делали подробный медицинский осмотр, и выяснилось, что мой правый глаз почти ничего не видит. Я от рождения так привык пользоваться только одним глазом, что никогда не обращал на это внимание и никому не говорил, что правый глаз видит плохо. Отцу моему написали из корпуса, что у его сына имеется серьезный дефект, который не позволяет ему продолжать военное воспитание. Отец был возмущен, поехал к директору корпуса и высказал свою претензию на то, что меня держали в корпусе семь лет, и никто не догадался за это время выяснить недостаток моего зрения, и что по окончании корпуса мне чрезвычайно трудно будет поступить в какое-нибудь гражданское высшее учебное заведение. Конечно, директор и старший врач чувствовали себя виноватыми и после ряда обсуждений решили допустить меня в Александровское училище на испытание. Как раз вместе со мной наш старший врач переходил на службу из корпуса в Александровское училище, так что второй медицинский осмотр должен был производить он же. Когда стали определять степень моего зрения, то закрыли правый глаз, и левым я хорошо видел все буквы таблицы, до самых маленьких. Когда доктор закрыл мне левый глаз, то оставил между своими пальцами щель, и я назвал самые крупные буквы таблицы, хотя правым глазом не видел ничего. Мне определили для правого глаза удовлетворительный, двухсотый номер зрения, и все уладилось.

Но тут произошел один случай, который чуть не изменил всю мою военную карьеру. Дело в том, что при окончании корпуса нам делали подробный медицинский осмотр, и выяснилось, что мой правый глаз почти ничего не видит.

В Александровском училище я был не из плохих стрелков и стрелял с правого плеча; но чтобы видеть левым глазом через прицел-мушку, мне приходилось очень плотно прижимать щеку к прикладу ружья, и при большом числе выстрелов я набивал себе правую щеку.

Я с радостью покинул кадетский корпус. У меня не осталось ни одного светлого воспоминания, ни одного радужного пятна. Семь лет гнетущей скуки без всякого изменения, без всякого прогресса. Я слышал, что и дальше продолжалась такая же рутина, что при назначении начальником военно-учебных заведений великого князя Константина Константиновича, который считался наиболее развитым среди царской семьи, был поэт и писатель, продолжалась все та же «мертвечина», и только кадет еще чаще водили в церковь, и еще дольше продолжалось божественное стояние.

Я уверен, что все воспитатели и преподаватели становились ненормальными в течение нескольких лет, а бедные кадеты, которым было некуда ходить в отпуск, наверное, оставались на всю жизнь меланхоликами.

Я помню свое душевное состояние, когда приходилось возвращаться в корпус после летних каникул и после непродолжительных отпусков на Рождество и на Пасху. Первые несколько дней я не находил себе места, машинально зубрил уроки, и в голове оставалась одна пустота. За все семь лет корпусного «воспитания» мы не видели со стороны наших воспитателей никакого участия, ни малейшей ласки, одно лишь формальное холодное отношение и сухое выполнение своего долга и своих обязанностей.

Такое же отношение друг к другу и со стороны кадет. Я не помню настоящей, бескорыстной дружбы между кадетами, и лично у меня не было ни одного товарища, с которым я продолжал бы общение или хотя бы иногда переписывался. Перед выпуском нас посетил бывший тогда военным министром Ванновский [5]. Случилось так, что я в седьмом классе сидел на той же скамье и спал на той же кровати, на которых сидел и спал он. Ванновский предсказал мне, что я – будущий военный министр. Как он в своей шутке ошибся, показало будущее; я не только не увлекался никогда военной службой, но всегда думал о том, как бы мне переменить мою профессию, что и удалось мне осуществить после 1905 года.

Глава третья

В конце августа 1885 года, около десяти часов утра, в назначенный день мы стали собираться в здании Александровского военного училища на улице Знаменка. Юноши прибывали из разных московских кадетских корпусов, которых в Москве было четыре; три из них были в Лефортове, а четвертый кадетский корпус, основанный значительно позднее, помещался на углу Садовой и Спиридоньевки.