Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

Из самостоятельных работ, кроме работ в военно-инженерном ведомстве, я вел постройку Патронного завода русско-бельгийского общества в Марьиной роще и постройку жилого четырехэтажного дома при Инженерном училище на Бахметьевской улице. В то же время я разрабатывал проект капсульного завода, который должен был строиться около Ростокино, но это не было разрешено земством ввиду опасности производства.

Директором Патронного завода был бельгиец Жетеман, который в первый раз приехал в Россию и своим большим ростом и крепким сложением производил впечатление очень здорового человека. Как-то приехал в Москву главный директор общества осматривать строящийся завод, и бельгийцы просили меня после осмотра свезти их в ресторан и накормить русским обедом. Я повез их в «Эрмитаж»[50] и заказал обед из стерляжьей ухи с расстегаями, царского студня из ершей, баранины с зеленью и гурьевской каши. Они были в восторге и с удовольствием пили полынную водку и квас, находя это чрезвычайно здоровым. Но их восторгу не было границ, когда после обеда я повез их на паре «голубков»[51], дело было зимой, к «Яру»[52] пить шампанское. Жетеман никак не мог понять, как в такое заведение, как «Яр», всех пускали даром, и был настолько «отравлен» прелестями этого учреждения, что зачастил туда ездить, познакомился с цыганами и через год от слабого сердца и больной печени оправдал пословицу «Что русскому здорово, то бельгийцу – смерть».

К постройке жилого дома меня пригласил директор Инженерного училища, где я с самого его основания читал лекции по обыкновенным дорогам, по сметам и технической отчетности. Я состоял преподавателем в училище в течение десяти лет и ушел в 1907 году, когда происходила реакция, вызванная 1905 годом, и директором был назначен инженер Тяпкин. Упоминаю о постройке жилого дома, чтобы сказать, какие были цены на строительстве. Жилой дом с паркетными полами, печным отоплением и хорошей отделкой квартир стоил примерно шесть рублей за кубический метр, то есть в пять раз менее стоимости в настоящее время.

За несколько месяцев до открытия Парижской всемирной выставки[53] в 1901 или 1902 году мы с Клейном поехали в Париж. Это было мое первое путешествие за границу. Мы остановились в гостинице «Лувуа» в номере, состоявшем из двух комнат и уборной с ванной и душем. За все это удовольствие мы платили четыре франка в сутки, а в ресторане при гостинице после хорошего обеда нам подавали в марте месяце свежую клубнику. Ежедневно мы посещали территорию выставки и осматривали производившиеся работы, среди которых наиболее интересными были железобетонные работы, организованные под руководством инженера Геннебика[54]. У меня до сих пор сохраняется путевой альбом, где рукой Геннебика сделаны схематические рисунки железобетонных конструкций, которые в то время только что начинали разрабатываться. Я помню, Геннебик особенно упирал на то, что все растягивающиеся усилия должны восприниматься железом и что бетон должен работать только на сжатие. «Бетон лопнет от одной мысли, что он должен работать на растяжение», – фигурально выражался Геннебик и для доказательства прикладывал поперек железобетонной колонны лист бумаги, создавая искусственную трещину и убеждая, что она не влияет на прочность. Нас поражали французские рабочие, которые объясняли сущность конструкций и совершенно сознательно относились к производимой ими работе. С особым искусством работали штукатуры чистым гипсом, который быстро твердел, и рабочие с шаблоном прямо бежали вдоль стены по подмостям и «вытягивали» длинные карнизы буквально в несколько минут. Эйфелева башня была уже окончена постройкой, и маляры ползали по ней, как мухи. Мы поднимались на самую ее верхушку, где шла уже неширокая винтовая лестница, но верхние ярусы не производили такого впечатления высоты, как два первых подъема. Я много ходил по Парижу, посещая самые глухие кварталы, и, окончательно заблудившись, брал извозчика до своей гостиницы.

Парижские извозчики – это самые большие нахалы, каких мне только приходилось встречать. Если вы садитесь к нему, не торгуясь, предполагая ехать по таксе, то он едет шагом и на замечание – нельзя ли ускорить аллюр, он спокойно отвечает, что если вам не нравится, то никто не мешает вам сойти и идти пешком. А также добавляет, что если вы ему не дадите на чай, то он слезает с козел и идет за вами с протянутой рукой, обращая на вас внимание проходящей публики всякими замечаниями и остротами. Однажды после длинной прогулки я проголодался и решил зайти в ресторан, очень приличный по наружному виду. Ресторан был наполнен рабочими, и когда я спросил самое обыкновенное блюдо – вареное мясо, то мне подали что-то неопределенное и с таким сильным запахом гнили, что есть было невозможно. Я уплатил какую-то монету и постарался незаметно удрать из этого скверного кабака.