Вокалистка

Быстро выяснилось, что американцы придерживаются расписания. После обеда переговорщики дискутировали с российскими политиками и военными экспертами, перескакивая с одной проблемы на другую и не углубляясь в детали, затем переезжали в посольство, откуда связывались по защищенной линии с Вашингтоном, обсуждали аргументы и контраргументы, выстраивали будущую линию давления на русских.

В эти часы Вокалистка облачалась в телогрейку, закутывала голову серым пуховым платком и вооружалась широкой лопатой. Ей под стать был одет и капитан Сорокин. Оба работали дворниками около американского посольства, расчищали тротуар. Как назло, погода выдалась бесснежной. Чтобы не мести по десять раз чистую дорожку, было принято решение вывозить снег. Ряженые дворники подгребали слежавшийся снег под лопатки автопогрузчика, который забрасывал грязные комья в самосвал. Техника шумела, мешая сосредоточиться, и только когда самосвал уезжал, Вокалистка могла без помех прислушиваться к происходящему в посольстве.

Она старалась, но все было не так, как прежде: теплая одежда мешала ей улавливать скрытые звуки, особенно досаждал пуховый платок. После часа мучений она столкнула платок на шею, затем сняла его напрочь и расстегнула верхние пуговицы телогрейки. Слух обострился, из груди словно вырвалось трепещущее облако, превратившееся в невидимую мембрану, и организм погрузился в состояние сверхчувствительности.

Сана планомерно сканировала неприступное здание, проникая то в одну его часть, то в другую, пока не услышала военные термины, к которым ее готовили. Она сконцентрировалась на источнике звука и узнала голоса членов делегации. Они располагались в изолированной комнате, не имевшей окон.

Вокалистка напряглась, пошла пятнами и диктовала в скрытый радиомикрофон, все, что слышала. Инженер Смышляев, сидевший в автопогрузчике, получал сигнал и записывал ее речь на миниатюрный магнитофон. Сорокин изображал перекур в работе.

Ночью военные специалисты прослушали запись. Утром Трифонов приехал с замечаниями.

— Голоса членов делегации Вокалистка разложила по полочкам, теперь мы знаем, кто как думает и за какую часть договора отвечает. Но упущен ключевой момент. Телефон.

Полковник в упор смотрел на Сану, сжавшуюся в кресле. «Даже не похвалил», — обиделась она, закутываясь в теплый платок.

— Переговорщики связывались по телефону с госсекретарем США и главой Пентагона. Голоса на той стороне провода мы не слышали, а это крайне важно. Нужно устранить этот пробел, — потребовал начальник.

Сана с трудом подавила кашель. Ей на помощь пришел Алексей Сорокин.

— О содержании их разговора мы можем догадаться по косвенным репликам.

— Капитан Сорокин, я обращаюсь не к вам, а к агенту Вокалистке! — осадил подчиненного полковник.

Сана отвернулась и закашлялась.

— Она простыла, у нее температура, — пояснила Корман.

— Сейчас некогда болеть! Служба у нас такая. Прими лекарство, оденься теплее, — приказал полковник.

— Я не могу одеться теплее, — прохрипела Сана, и кашель скрутил ее.

— Это еще почему? — громко возмутился Трифонов, не дожидаясь окончания кашля.

— Суньте голову под подушку, тогда поймете, — огрызнулась Сана, когда приступ отступил.

Начальник недоуменно посмотрел на остальных. Корман объяснила:

— Она слышит лучше, если ее шея и грудь открыты.

— Завтра до минус двадцати трех, — заметил Сорокин.

Полковник стиснул кулаки и заходил по комнате из угла в угол. Отмерив несколько диагоналей, он рубанул ладонью:

— Перерыв в переговорах невозможен. Положите ее в постель, в конце концов! Я пришлю врача, он даст что-нибудь сильнодействующее.

Позвонив по телефону, начальник зашел в комнату Вокалистки, присел у кровати, поймал ее воспаленный взгляд. Он говорил тихо, но требовательно:

— Есть такие моменты, когда мы должны работать, вопреки всему. Ты делаешь это ни для меня, ни для себя, а для страны. Сможешь?

Сана прикрыла глаза, но полковник не понял, она сделала это в знак согласия или от усталости.

33

Следующие два дня Вокалистка провела на жутком морозе. Работать у посольства приходилось по несколько часов, при этом даже легкая лыжная шапочка ей мешала. Она работала с непокрытой головой, а в моменты наибольшего напряжения избавлялась даже от телогрейки, изображая закаленную русскую бабу, которой все нипочем. Первый час она держалась на лекарствах, а потом, когда мороз выстуживал слабеющее тело, исключительно на силе воли.

Секретные обсуждения в посольстве, как назло, затягивались. Вокалистка чаще опиралась на лопату, чем подгребала снег, и диктовала сквозь приступы кашля тайные планы противника. Телефонные разговоры ей поначалу не давались и на второй день она сняла кофту, оставшись в тонкой футболке. Чтобы хоть как-то оправдать несуразный вид пришлось изобразить пьяную. Сорокин сбегал за водкой «для согрева».

Он пил по-настоящему и бурчал, косясь на американский флаг:

— Кто с чем к нам зачем, тот от того и — того!