Вокруг Чехова

нем доклад и быстро выучился хорошо говорить по-русски. Когда он уезжал, я послал с

ним поклон жившей тогда в Париже «прекрасной Лике», и он мне ответил, что посетил

эту «красивую девушку» и исполнил мое поручение.

В 1895 году Антон Павлович ездил в Ясную Поляну, чтобы познакомиться со Львом

Николаевичем Толстым. Уже давно до него доходили слухи, что Толстой хочет этого

знакомства, и приезжали к нему общие друзья122, чтобы затянуть его к Толстому, но он

всегда отказывался, так как не хотел иметь провожатых, или, как он называл их,

«посредников», и отправился в Ясную Поляну единолично123. Вернувшись оттуда, он

опять с увлечением принялся за деревья и цветы. Теперь он уже значительно изменился:

нам сразу стало бросаться в глаза, как он осунулся, постарел и пожелтел. Было заметно,

что в нем происходила в это время какая-то тайная внутренняя работа, и я помню, как, не

видавшись с ним около месяца, я резко почувствовал эту перемену. Он кашлял, уже не

оживлялся так, как прежде, когда я рассказы-{274}вал ему о своих впечатлениях в

глубокой провинции, которые он обыкновенно так охотно выслушивал. Было ясно, что

теперь уже он и сам сознавал серьезность своей болезни, но по-прежнему никому не

жаловался, старался ее скрыть даже от врачей и, кажется, обмануть и себя самого. Между

прочим, сюжет для его рассказа «Супруга» привез ему из Ярославля я, где один знакомый

посвятил меня в тайну своей жизни, а некоторые детали в рассказе «Убийство» я привез

ему из далекого Углича.

В этом самом Угличе я встретился с И. А. Забелиным, бывшим попечителем

Туркестанского учебного округа, уже разбитым на ноги стариком, который жил там на

покое в отставке и ходил в черном сюртуке, из-под лацкана которого выглядывала звезда.

Как тайный советник, он получал иностранные журналы без цензуры, всегда искал, с кем

бы поделиться их содержанием, но во всем Угличе никто языков не знал. Услышав о моем

приезде, он сам пришел ко мне с целой стопой иностранных журналов.

– И вы можете еще спокойно жить при таком возмутительном режиме, как у нас? –

было его первой фразой. – Здравствуйте, голубчик. Услыхал о вас, и вот заехал. И вы

можете еще мириться с таким подлым правительством?

Эти его слова в первую минуту меня немного удивили. Он разложил передо мной

английские и французские журналы и продолжал:

– Вот прочтите-ка, что пишут здесь про наших сатрапов да про Ивана

Кронштадского! Ведь это Азия! Народная истерия! А вот эта статья Жана Фико в «Revue

des Revues»*. Я удивляюсь, как они там в Петергофе не сгорают от стыда! А эта

дальневосточная аван-{275}тюра! Боже мой, зачем я еще живу на свете? Зачем я являюсь

еще свидетелем всех этих безобразий!

Я не прочитал принесенные И. А. Забелиным журналы, а просто их проглотил. Он

принес мне их еще целую кипу. И я очень благодарен ему, что он дал мне возможность

узнать то, чего, без его великодушной услуги, я не узнал бы ни за что на свете. После этого

я как-то сразу вырос в своих глазах, поумнел, точно с моих глаз спала завеса или точно я

пробудился от долгого сна.

Говоря о Ярославле, я хочу попутно рассказать, что тут мне удалось присутствовать

на двух редких событиях, очень интересовавших Антона Павловича: на

полуторастолетнем юбилее русского театра и на шестидесятилетнем юбилее поэта Л. Н.

Трефолева. Как известно, Ярославль – колыбель русского театра. На торжество

Ярославского театра – праотца всех русских театров – съехалось из столиц много

представителей печати, с которыми мне удалось возобновить знакомство, и, что главнее

всего, приехала труппа Александринского театра с Савиной и Варламовым во главе.

Несравненные артисты выступили в парадном спектакле в «Ревизоре», в котором приняли

участие В. Н. Давыдов, М. Г. Савина, К. А. Варламов, и я не помню, чтобы когда-нибудь я

видел лучшее исполнение. Артисты были вдохновлены не только самой пьесой, которая

им всегда так удавалась, и не только тем, что их слушала избранная, съехавшаяся на

торжество со всех концов России публика, но, как они мне говорили после спектакля, еще

и тем, что на их долю выпала высокая честь выступать в первом русском театре и именно

в такой великий для каждого сценического деятеля день.

Юбилей Л. Н. Трефолева праздновался в том же театре. Ярославский поэт Трефолев

был скромным, незаметным человеком, который для хлеба насущного служил в местном

Демидовском лицее делопроизводителем {276} и, кроме того, писал стихи, много

переводя польского поэта Сырокомлю; но самая его популярная вещь – это «Камаринский

мужик», сделавшийся народной песнью («Как по улице Варваринской шел Касьян, мужик

Камаринский» и так далее). Кому-то из местных жителей пришла в голову мысль почтить

юбилей Трефолева. Скоро нашлись сторонники этой мысли, был заарендован на один