Мысль удрать тайком от дедушки и бабушки была сама по себе нелепа и глупа, но мне казалась очень заманчивой, тем более что старики явно тяготились нами, — и я стал уламывать брата. Антоша робел и всячески отнекивался. Он страшно боялся ответственности и говорил, что дедушка напишет об этом побеге отцу, а отец непременно задаст нам обоим солиднейшее внушение. Я чувствовал, что Антоша был прав, и уже заранее предвкушал наказание, но в Княжой жизнь становилась уже невмоготу. Легко было одуреть до идиотизма. К тому же представлялся редкий случай поступить так же отважно, как поступали герои Майн Рида, которым я тогда зачитывался. В конце концов мне удалось-таки убедить и уломать Антошу — и мы незадолго до обеда вышли из усадьбы в степь будто бы для прогулки, а там — пошли и пошли… Дорога была прямая, и заблудиться было нельзя.
В первое время нам было весело и приятно, и мы даже воображали себя до некоторой степени отважными путешественниками, идущими по бесконечной прерии. По крайней мере, я старался убедить в этом Антошу, который шел по мягкой, пыльной дороге молча. Мне было лестно, что я нашел себе такого внимательного слушателя, и я развивал свои мечтательные идеи все шире и красноречивее и, наконец, дошел до описания диких лошадей-мустангов, ехать на которых было бы несравненно приятнее, чем идти пешком. Но Антоша перебил меня на самом интересном месте.
— Я пойду назад в Княжую, — проговорил он и остановился.
— Струсил, — упрекнул я его.
— Нет. Я есть хочу, — коротко ответил он.
Тут только я понял, какими опрометчивыми и несообразительными оказались «отважные путешественники», ударившись в бега на голодный желудок, перед самым обедом. У меня у самого защемило под ложечкой… Как же теперь быть? Вид у Антоши был действительно тощий, постный и плачевный. Мы отошли всего только версты полторы, не более, а впереди было еще полных восемь с половиною.
— Пойдем вперед. Нас в Крепкой накормят.
— Кто?
— Графиня, — храбро ответил я. — Я употреблю все свое красноречие.
Антоша сомнительно покачал головою.
— А помнишь, что говорил Смиотанко? — проговорил он. — Ты графине не компания, и она тебя не примет.
Он решительно повернул назад. Я произнес какое-то проклятие в духе героев Майн Рида и, в свою очередь, зашагал за ним. Вернулись мы как раз к самому обеду, когда бабушка уже собиралась посылать Гапку разыскивать нас.
— Где вы пропадали?
— На ставок ходили…
Ели мы с преотменным аппетитом.
Прошло три дня — и мы все-таки бежали, но на этот раз уже после обеда и с спокойной совестью. Мы еще раз попросили у дедушки лошадь, но он затопал ногами и назвал нас учеными дураками. Десять верст отмахали мы довольно бодро и в Крепкой объявились прямо в контору, где как раз в это время находился управляющий — кроткий Иван Петрович. Я немедленно объяснил ему, что мы, т. е. я и Антоша, желаем ехать в Таганрог к родителям и просим графиню отправить нас по возможности скорее, а пока рассчитываем на ее любезное гостеприимство. Говорил я так красноречиво, что добродушный старичок понял не сразу и сказал:
— Вы, господин, извините, не запускайтесь, а скажите толком. Я ведь не ученый.
После повторного, но уже менее красноречивого объяснения Иван Петрович побывал у графини с докладом и, вернувшись от нее, объявил, что «от ее сиятельства последовало соизволение внучатам Егора Михайловича ждать оказии и, в ожидании ее, проживать в конторе».
Мы были довольны, и я торжественно произнес:
— Теперь дедушке — кукиш с маслом! Сама графиня на нашей стороне.
Время до вечера мы провели беззаботно, гуляя по слободе, и вернулись в контору, когда уже начало смеркаться и когда нам обоим захотелось есть. Я был до того уверен в гостеприимстве графини Платовой, что сказал брату:
— Довольно гулять. Пойдем ужинать. Вероятно, графиня уже присылала за нами.
Но за незваными гостями не присылал никто, и моя гордость была уязвлена в сильной степени, тем более что Антоша в течение получаса не один раз повторял:
— Я есть хочу!.. Зачем мы ушли от дедушки?! Там мы поужинали бы…
Прошло еще добрых полчаса. В контору вошел управляющий Иван Петрович, добродушно спросил нас, хорошо ли нам гулялось и понравилась ли Крепкая, а затем сел на лавку рядом со Смиотанкой и стал с ним калякать.
— Иван Петрович, — начал я, — в котором часу графиня ужинает?
— Их сиятельство не ужинают, а только молочко пьют, — ответил управляющий. — А что?
— Как что? Мы с братом есть хотим, — тоном страшно обиженного человека воскликнул я. — Это, наконец, негостеприимно.
— А вы еще не кушали? — всполошился Иван Петрович. — Это об вас бабы забыли… Я приказал… Ах, Боже мой, все уже повечеряли. Побегу посмотрю, не осталось ли чего после рабочих.
Антоша бросил на меня укоризненный взгляд. Вскоре, однако же, откуда-то принесли поливанную миску с полухолодным борщом, большую краюху пшеничного темного хлеба и пару деревянных ложек. Мы накинулись на еду, как голодные волки на добычу, а Смиотанко, глядя с ненавистью на миску, несколько раз повторил:
— Но избави нас от вечного борща… Не от лукавого, а от вечного борща.