Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

Этим он намекал на однообразный стол, которым кормили служащих в экономии… Через несколько времени вошла хохлушка, разостлала на полу толстый войлок, бросила два мешка с сеном и объявила, что постель для паничей готова. Ни о простынях, ни об одеялах не было и речи. Зашел управляющий посмотреть, все ли в порядке, и проститься на сон грядущий. Отведя меня в сторону, он шепнул:

— Вы, господин, не верьте, ежели Станислав Казимирович начнет вам про себя чудеса рассказывать. Он когда-то в полку проиграл в карты казенные деньги, и его за это разжаловали в рядовые. С горя он тронулся умом и выдумывает про себя разные истории. Он пристроился у их сиятельства по их неизреченной доброте и щедротам… Спокойной ночи…

Добродушный старичок ушел, и мы стали укладываться спать. Вошел и Смиотанко в солдатской шинели внакидку и сел на свой тощий тюфячок.

— Эта старая шинель, — заговорил он, — мое почетное страдание, все равно что генеральские эполеты или что вериги. Я заслужил ее подвигом… Был когда-то молод и был храбр и горд… Подъехал на лошади к командиру, отдал как следует честь, отрапортовал что надо, по форме, потом перед всем фронтом…

Конца «истории» мы не слышали, потому что спали сладким сном…

Наутро я, почистив найденной в конторе щеткой свой гимназический мундир, отправился без приглашения к графине просить ее о скорейшей отправке нас в Таганрог. Долго бродил я по старому тенистому парку, окружавшему помещичий дом-дворец. В парке не было ни души. Половина его заглохла. Видно было, что графиня мало заботится об этом прелестном уголке своей усадьбы. Дорожки и аллеи сплошь поросли травой.

Долго я не решался войти в дом. Несколько раз подходил я к стеклянным дверям и заглядывал в окна, но каждый раз трусливо возвращался в парк. Наконец, мне попалась навстречу какая-то прислуга, одетая наполовину в городской и наполовину в малороссийский костюм. Я обратился к ней с просьбой доложить обо мне графине. Та осмотрела меня с ног до головы молча, но пошла. По ее уходе я стал мысленно репетировать «красноречивую речь», которую давно уже приготовил для графини. Скоро меня окликнули и ввели в большую, изящно, но просто убранную комнату. Из боковой двери вышла ко мне благообразная старушка в черном платье и чепце.

— Вы внук Егора Михайловича? — обратилась она ко мне. — Что вам нужно?

Я понял, что передо мною сама графиня. Приготовленная речь вылетела у меня из головы, и я кое-как изложил просьбу о лошади, ссылаясь на то, что скоро будто бы начнутся в гимназии занятия и надо готовиться…

— Теперь лошади все заняты, но как только будет оказия в Таганрог, так я вас сейчас же отправлю, — ответила графиня.

Я почтительно поцеловал ей руку, откланялся и ушел в довольно веселом расположении духа. Я в первый раз в жизни говорил с такой важной особой, как графиня, и гордился тем, что Егор Михайлович и Иван Петрович боятся ее, а я не боюсь и разговариваю с нею смело… Авсе-таки своим визитом я не выиграл ничего и не ускорил отъезда. Мне нечем было порадовать Антошу. Оставалось только прихвастнуть перед ним с подобающим достоинством, что я был у графини…

День прошел так себе, не очень скучно. Я познакомился с семинаристом, сыном о. Иоанна, и вел с ним серьезную беседу о Спинозе, о котором до сих пор не имел ни малейшего понятия, но это нисколько не помешало мне поддержать достоинство ученика пятого класса и ожесточенно спорить о том, в чем я ничего не смыслил. Антоша сошелся с деревенскими мальчуганами и удил с ними рыбу.

Ночь мы проспали спокойно и безмятежно. Но наутро в конторе разыгралась сцена. Чуть свет прискакал из Княжой встревоженный нашим исчезновением дедушка Егор Михайлович и в присутствии всех, кто тут был, разразился неистовой бранью.

— Ты беглец! Ты осел! Ты бык! — накинулся он в бешенстве на меня. — И сам ушел, и ребенка с собою потащил… Беглец!

Окружающие, в том числе и кроткий Иван Петрович, слушали распинания дедушки в почтительном молчании, преклоняясь перед его правом старшего. Антоша забился куда-то в угол, а я, струсивший было в первый момент, скоро оправился и, скрестив руки на груди, довольно храбро ответил:

— Не горячитесь, пожалуйста. Я был вчера у графини, и она обещала мне отправить нас на своих лошадях. Вас мы беспокоить не станем и кланяться вам тоже не станем.

— Ты был у графини? — с недоверием выпучил глаза Егор Михайлович.

— Да, был. И она приняла меня очень любезно.

Егор Михайлович в изумлении хлопнул себя по бедрам обеими руками.

— Да как же ты смел беспокоить ее сиятельство? — крикнул он.

— Как видите, смел… Я ей не подчинен и говорю вам еще раз, что она приняла меня очень любезно и обещала дать оказию… Хотел было я рассказать ей, как вас в Княжой все ненавидят, да пожалел вас…

Дедушка еще недоверчивее выпучил глаза, но Иван Петрович утвердительно кивнул головою и прибавил, что ее сиятельство приказали ему заботиться о детях, чтобы они были сыты и довольны. Дедушка Егор Михайлович сразу осел, перестал браниться и вышел из конторы с презрительными словами: