Вокруг Чехова

свесив голову на грудь.

Гиляровский подошел к нему и с такой силой тряхнул за козлы, что извозчик

покачнулся всем телом и чуть не свалился на землю. {113}

– Дурак, черт! Слюни распустил! Еще успеешь выспаться!

Извозчик очухался, и мы поехали.

Нужно было уже сворачивать с Садовой ко мне на Сретенку, когда Гиляровский

вдруг вспомнил опять, что ему необходимо ехать зачем-то на Рязанский вокзал, и повез

меня насильно туда. Мы приехали, он рассчитался с извозчиком и ввел меня в вокзал.

Встретившись и поговорив на ходу с десятками знакомых, он отправился прямо к

отходившему поезду и, бросив меня, вдруг вскочил на площадку вагона в самый момент

отхода поезда и стал медленно отъезжать от станции.

– Прощай, Мишенька!– крикнул он мне.

Я побежал рядом с вагоном.

– Дай ручку на прощанье!

Я протянул ему руку.

Он схватился за нее так крепко, что на ходу поезда я повис в воздухе и затем вдруг

неожиданно очутился на площадке вагона.

Поезд уже шел полным ходом, и на нем вместе с Гиляровским уезжал куда-то и я.

Силач увозил меня с собой, а у меня не было в кармане ни копейки, и это сильно меня

беспокоило.

Мы вошли с площадки внутрь вагона и сели на места. Гиляровский вытащил из

кармана пук газет и стал читать. Я постарался казаться обиженным.

– Владимир Алексеевич, куда вы меня везете?– спросил я его наконец.

– А тебе не все равно?– ответил он, не отрывая глаз от газеты.

Вошли кондуктора и стали осматривать у пассажиров билеты. Я почувствовал себя

так, точно у меня приготовились делать обыск. У меня не было ни билета, ни денег, и я

уже предчувствовал скандал, неприятности, штраф в двойном размере. {114}

– Ваши билеты!

Не поднимая глаз от газеты, Гиляровский, как и тогда в театре, оторвал от нее два

клочка и протянул их обер-кондуктору вместо билетов. Тот почтительно пробил их

щипцами и, возвратив обратно Гиляровскому, проследовал далее. У меня отлегло от

сердца. Стало даже казаться забавным.

Мы вылезли из вагона, кажется, в Люберцах или в Малаховке и крупным, густым

лесом отправились пешком куда-то в сторону. Я не был за городом еще с прошлого года, и

так приятно было дышать запахом сосен и свеженьких березок. Было уже темновато, и

ноги утопали в песке. Мы прошли версты с две, и я увидел перед собою поселок.

Светились в окошках огни. По-деревенски лаяли собаки. Подойдя к одному из домиков с

палисадником, Гиляровский постучал в окно. Вышла дама с ребенком на руках.

– Маня, я к тебе гостя привел, – обратился к ней Гиляровский.

Мы вошли в домик. По стенам, как в деревенской избе, тянулись лавки, стоял

большой стол; другой мебели не было никакой, и было так чисто, что казалось, будто

перед нашим приходом все было вымыто.

– Ну, здравствуй, Маня! Здравствуй, Алешка!

Гиляровский поцеловал их и представил даме меня.

Это были его жена Мария Ивановна и сынишка Алешка, мальчик по второму году.

– Он у меня уже гири поднимает!– похвастался им Гиляровский.

И, поставив ребенка на ножки на стол, он подал ему две гири, с которыми делают

гимнастику. Мальчишка надул щеки и поднял одну из них со стола. Я пришел в ужас. Что,

если он выпустит гирю из рук и расшибет себе ею ноги? {115}

– Вот! – воскликнул с восторгом отец. – Молодчина!

Таким образом, я нежданно-негаданно оказался на даче у Гиляровского в Краскове.

Я переночевал у него, и Мария Ивановна не отпустила меня в Москву и весь

следующий день. Мне так понравилось у них, что я стал приезжать к ним между каждыми

двумя экзаменами. В один из дней, когда я гостил в Краскове, Гиляровский вдруг приехал

из Москвы с громадной вороной лошадью. Оказалось, что она была бракованная, и он

купил ее в одном из полков за 25 рублей. Вскоре выяснилось, что она сильно кусалась и

сбрасывала с себя седока. Гиляровский нисколько не смутился этим и решил ее

«выправить» по-своему, понадеявшись на свою физическую силу.

– Вот погоди, – сказал он мне, – ты скоро увидишь, как я буду на ней ездить верхом в

Москву и обратно.

Лошадь поместили в сарайчике, и с той поры только и было слышно, как она стучала

копытами об стены и ревела, да как кричал на нее Гиляровский, стараясь отучить ее от

пороков. Когда он входил к ней и запирал за собой дверь, мне казалось, что она его там

убьет; беспокоилась и Мария Ивановна. Гиляровский же и лошадь поднимали в сарайчике

такой шум, что можно было подумать, будто они дерутся там на кулачки; и действительно,

всякий раз он выходил от своего Буцефала весь потный, с окровавленными руками. Но он

не хотел сознаться, что это искусывала его лошадь, и небрежно говорил:

– Так здорово бил ее, сволочь, по зубам, что даже раскровянил себе руки.

В конце концов пришел какой-то крестьянин и увел лошадь на живодерку.

Гиляровский потерял надежду покататься на ней верхом и отдал ее даром. {116}

Он не прерывал добрых отношений с моим братом Антоном до самой его смерти и