Вокруг Чехова

в мае – в Мелихово. В Москве специально для него Художественный театр ставил

«Чайку», – он, как говорится, завертелся и сам не знал, что с собою делать.

Уже 15 мая он писал П. Ф. Иорданову в Таганрог: «Я не знаю, что с собой делать.

Строю дачу в Ялте, но приехал в Москву, тут мне вдруг понравилось, несмотря на вонь, и

я нанял квартиру на целый год, теперь я в деревне, квартира заперта, дачу строят без меня

– и выходит какая-то белиберда».

Тем не менее, 29 августа Антон Павлович все-таки окончательно переселился

наконец в свой собственный дом в Ялте. После этого было продано Мелихово, и мать и

сестра отправились к нему на постоянное жительство в Крым. Так в жизни Антона

Павловича совершился новый поворот – уже последний в его жизни, лишивший его

любимого севера навсегда.

17 января 1900 года, как раз в самый день именин писателя, он получил извещение,

что его выбрали в почетные академики Пушкинского отделения136 Академии наук. Все

домашние обрадовались. Я помню, как наша старая-престарая кухарка Марьюшка,

доживавшая свой век на покое у Антона Павловича в Ялте, когда я приехал туда, вышла из

флигеля и многозначительно мне сказала:

– Теперь наш батюшка Антон Павлович уже генерал.

И действительно, с избранием в почетные академики Антона Павловича, кто в

шутку, а кто и всерьез, стали величать его «вашим превосходительством». Даже при-

{289}ходившая к нему очень

Ялта. Дом-музей А. П. Чехова. Кабинет.

Рисунок С. М. Чехова, 1948.

важная персона – швейцар Ливадийского дворца – раз сто подряд назвал его

«превосходительством».

А этот «генерал» так дорожил своим генеральством, что немедленно же от него

отказался, как только узнал, что Горького тоже выбрали в академики, но тотчас же, ввиду

его политической неблагонадежности, и исключили. Характерны письмо Антона

Павловича по этому поводу на имя президента академии великого князя Константина

Константиновича137 и отношение к этому же ин-{290}циденту В. Г. Короленко. Антон

Павлович не скрывал, что ему не понравилась самая организация отделения изящной

словесности Академии наук. По его мнению, академики сделали все, чтобы обезопасить

себя от литераторов, общество которых всегда их шокировало. Беллетристы могли быть

только почетными академиками, а это ничего не значило, так как звание почетного

академика не давало ни жалованья, ни права голоса. «Ловко обошли!– писал Антон

Павлович А. С. Суворину 8 января 1900 года. – В действительные академики будут

избираться профессора, а в почетные академики те из писателей, которые не живут в

Петербурге, т. е. те, которые не могут бывать на заседаниях и ругаться с профессорами».

Отвратительная весна, бывшая в тот год в Ялте, сильно повлияла на здоровье и на

настроение Антона Павловича. 5 марта выпал снег. Это удручало его, и все его мысли

были в Москве, где в то время развивал свою деятельность Московский Художественный

театр. Его цели, организация и идейное отношение к делу были ему очень симпатичны, он

даже мечтал принять близкое участие в его делах и с нетерпением ожидал, когда этот театр

приедет в Крым. Он хлопотал о помещении для него в Ялте и даже об устройстве в этом

помещении электрического освещения.

Весной приехал в Крым Художественный театр. Он остановился для нескольких

спектаклей в Севастополе. Станиславский и артисты ожидали приезда туда Антона

Павловича, но завернула такая ужасная погода, что они напрасно его прождали. Только на

пасху, когда потеплело, он туда приехал138. Специально для него там давали «Дядю Ваню».

Из Севастополя театр переехал в Ялту, и – странное дело! – точно по щучьему веленью,

сюда же собрались и писатели139: Чириков, Бунин, Елпатьевский, Куприн и Максим

Горький. В доме на Аутке сразу {291} все ожило. Каждый день там собиралась вся труппа,

приходили писатели, и для наших матери и сестры опять настали мелиховские времена:

они занялись приемом своих гостей. Беленькая, ласковая, общительная, мать Евгения

Яковлевна восседала во главе стола, угощала и следила за каждым гостем, хорошо ли он

ест.

Уехал театр – Антона Павловича стали одолевать посетители. Гости, гости и гости!

Приходили люди, с которыми он не имел ровно ничего общего, сидели подолгу, заводили

неинтересные разговоры, часа по два просиживали за стаканом чая, молча и со звоном

вертя в нем ложечкой. А он в это время был в самом писательском настроении, должен

был скрываться от них, бросать свой письменный стол и запираться в спальне.

«Мне жестоко мешают, – писал он в одном из своих писем, – скверно и подло

мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, просится на бумагу, но едва я за бумагу, как