Вокруг да около

Петр Гаврилович – ему недавно перевалило за шестой десяток – сидел в крытом дровнике и что-то постукивал топором. Завидев председателя, он встал, подошел к калитке. Петр Гаврилович был в валенках с красными галошами, в ватных штанах, в фуфайке, в старой опрелой ушанке без завязок – в общем, одет был тепло, по погоде.

А во рту у него, обметанном редким желтым пушком, торчал неизменный окурок.

– Далеко правишь? – осведомился он и подал руку.

Петр Гаврилович с начальством разговаривал свободно, на ты, хотя и без оскорбительной фамильярности.

– Да вот насчет силоса хлопочу. Видишь, что делается?

– Надо, надо, – поощряющим тоном сказал Петр Гаврилович. – Влипли мы с этим силосом, товарищ Мысовский. – Он поднял голову кверху. – Подвел старик.

– Не говори.

– Ничего, парень. Погода-то кабыть на ясень поворачивает. Этим ветром уже разнесет сырость.

Ананий Егорович посмотрел вслед за Петром Гавриловичем на небо. Там и в самом деле кое-где прорвало серый облажник. И дождь как будто пошел на убыль.

– Разнесет, разнесет, – с еще большей определенностью подтвердил свой прогноз Петр Гаврилович.

– Как здоровье?

– Здоровье-то? – Петр Гаврилович вздохнул, пожевал губами. Лицо его вдруг стало страдальческим. – Худо, парень. Тут на погоду было всего скололо, а нонече опять грипп замучил.

– Температура есть?

– Кабы оно, температура-то, все бы полегче. Какойто грипп-то ныне пошел проклятущий. С вирусом. Сидит в тебе, зараза, а наружу себя не показывает.

– Ладно, – сказал не сразу Ананий Егорович. – Поправляйся.

Можно было, конечно, показать этому Худякову, где у него выступил наружу вирусный грипп. Он, Ананий Егорович, заметил и подновленную изгородь на усадьбе со стороны улицы, и новый венец в крыльце – ничего этого не было с неделю назад, да и сидеть с топором в сарае в такую погоду – не лучший способ лечения гриппа. Но Худяков – старик. И живи он в городе, какие к нему претензии? А вот то, что под вирусный грипп здоровые мужики работают, это уже посерьезнее. Тут надо принимать меры.

"А какие меры? – думал Ананий Егорович, шагая обочиной раскисшей улицы. – Одной Фаине – фельдшерице порядка не навести – это ясно. Она и так, и сяк крутит «больного» – по всем приметам здоров. А тот ей свое:

"Ну, значит, вирусный грипп. Дай справку. И попробуй докажи, что он симулирует".

– Да, – вздохнул Ананий Егорович. – Ох уж этот вирусный грипп! Что-то больно часто ломает он нынешнего мужика…

VI День пенсионера

– Здорово – те, Ананий Егорович.

– Чем уж так расстроен, на людей не глядишь?

Мысовский повернул голову на голоса.

По ту сторону улицы гуськом, одна за другой, вышагивало целое отделение старух. Все нарядные, празднично одетые – так, бывало, отправлялись в церковь.

Ананий Егорович пересек улицу:

– Куда это строем?

– Что ты, ведь день-то сегодня наш, – сказала, улыбаясь, высокая старуха, еще довольно крепкая, прямая, с гладкими румяными щеками. Вспомни число-то.

– За пенсией, значит?

– За ей, за ей, – закивала в ответ маленькая старушонка в светлых резиновых сапогах.

Третья старуха прослезилась:

– Кормят сыночки. Может, и косточек-то ихних уже нету, а мы вот, матери, живем.

– Спасибо нонешним властям, – сказала толстая низкорослая старуха и вдруг чинно поклонилась Ананию Егоровичу. – Кабы я была грамотна, в саму бы Москву написала. Не забыли нашу старость.

Ананий Егорович, провожая глазами ходко шагающих пенсионерок, невесело подумал: "Эх, старухи, старухи!

К вашим бы пенсиям да немного сознательности. Ну не все из вас, но ведь некоторые вполне могли бы еще держать в руках грабли. Глядишь, и дела бы в колхозе пошли повеселее".

VII "А растет ли земля?"

Поздеевы – отец и сын – трудились у нового дома.

Старик Игнат в старом кожане, в теплом полинялом платке, по – бабьи повязанном под бородой – он давно маялся ушами, – что-то мастерил под навесом, а Кирька, широкоплечий мужичина, брусил топором бревно. Брусил умело, со сноровкой. Раз заруб, два заруб, потом скол с отворотом – и белобокая щепина, как плаха, отваливается от бревна.

Ананий Егорович решил не приворачивать к Поздеевым. Что с них взять? Кирька – инвалид, припадает на ногу: с детства костный туберкулез; сам Игнат в преклонных годах, а кроме того, надо отдать им должное: в страду не сидели дома, оба мытарили на дальнем покосе.

Однако миновать Поздеевых не удалось. Старик, как назло, поднял голову и закричал высоким петушиным голосом:

– Чего нос воротишь? Не воры.

Разогнулся Кирька, сказал, оголяя в улыбке белые крепкие зубы:

– Уважь старика, товарищ председатель.

Делать нечего – пришлось «уважить». Потому как с этими Поздеевьши шутки плохи: и отец, и сын с начинкой – редкие мастера устраивать публичные балаганы.

Скажем, идет в клубе лекция о международном положении. Ну, лекция как лекция. Кто слушает, кто дремлет, кто у выхода смолит самосад. И вдруг в первом ряду вскакивает старичонко в бабьем платке:

– А скажи, растет ли земля?

Лектор из района только руками разводит. Какое же отношение имеет этот вопрос к очередным проискам империалистов!