Вокруг державного престола. Соборные люди

– Ну так ступай и поешь у меня, – сказал государь и указал на раскинувшийся на пригорке шатер, в котором стояли накрытые столы.

Соколов еще раз поклонился и на подгибавшихся от свинцовой усталости ногах направился к шатру, в котором стояли накрытые столы.

* * *

– Вот что, – обернулся государь к Ртищеву и братьями Хилково, – а не сходить ли нам в Дьяково? Мне доложили, что там живет пасечник Карп, и он этим летом насобирал много меда какого-то необыкновенного вкуса и называет его «царским». Вот его и хочу отведать. Боярин Одоевский рассказал, что бортничество в уездах приходит в упадок. А коли так, то может, подумать, не устроить у себя во дворце пасеку и мед самим собирать? Что скажешь, Федор?

– Ульи – это дело хорошее, у Одоевского есть пасека в Галичской вотчине. Я когда там был, пробовал его мед.

– Я тоже пробовал и у боярина Морозова пробовал, – согласно кивнул государь. – Но у Никиты Ивановича медовое дело обустроено по-ученому, как по книжкам расписано. Он меня еще убеждал, что хорошо бы издать закон, чтобы в тех уездах, где бортничают, запретить лесной промысел. А то ведь, и правда, сосну и ель выжигают. А пчелам где же селиться? Ну, пойдем посмотрим местную пасеку или так и будем стоять истуканами?

– Отчего б не сходить и не отведать, батюшка государь, – бойко отвечал за всех стольник князь Иван Хилков, сообразив, что предлагать царю доставить мед от Карпа во дворец, значит навлечь на себя неудовольствие царя, которому просто захотелось еще прогуляться.

Компания во главе с царем направилась от пруда к Дьяковскому оврагу. За ним на широком пригорке раскинулась деревня, в центре стояла церквушка. Из нее пестрой толпой выходили крестьяне со службы: старики, дети, девки, бабы с младенцами. Завидев царскую процессию и остолбенев от удивления, останавливались и низко кланялись, многие падали на колени в придорожную пыль и крестились на государя, как на икону.

Идя по улице, царь невольно присматривался к лепившимся вдоль дороги бедным крестьянским жилищам, представлявшим из себя покосившиеся темные срубы с рублеными сенями, волоковыми оконцами, низкими дверьми. С крыш срубов свисала залежавшаяся, а кое-где и давно почерневшая гнилая уже солома. В небольших дворах, окруженных плетеными клетями, видны были сараи и иные хозяйственные пристройки, в некоторых дворах были и колодцы со вскинувшимися вверх журавлями.

– Послушай, где найти пасечника Карпа? – спросил Ртищев у мужичонки, который, завидев высоких гостей, поклонился с достоинством, но остался стоять у своих ворот, продолжив распрягать худую куцую лошаденку.

– До конца улицы пожалуйте, батюшка наш, – отвечал мужичонка, указав рукой, куда надо идти, и снова поклонился царю и боярам.

Возле одного из дворов, мимо которого они следовали, под скамьей дремала кудлатая собачонка. Увидав чужаков, она вскочила, опрометью бросилась под ворота и оттуда испуганно залилась дребезжащим лаем. Белобрысые ребятишки, как воробьи копошились на высокой песчаной куче под раскидистой вишней, тянувшей ветки из-за невысокого забора.

Добравшись до конца центральной деревенской улицы, важные гости остановились перед калиткой, ведущей на крестьянское подворье.

Двор, на который взошли гурьбой царь и его молодые приятели, был беден, но чист. Возле деревянного сруба сидел под навесом старичок с открытой седой головой. Завидев высокую делегацию, он встрепенулся и, оттирая полой длинной холщовой рубахи свое загорелое, покрытое мелкой сеткой морщин маленькое лицо с блестящими и на удивленье молодыми глазами, пошел навстречу царю, упал на колени и поклонился.

– Бог в помощь, – проговорил Алексей Михайлович с дружелюбной улыбкой. – Да ты встань и лучше скажи, где отыскать нам твоего хозяина Карпа?

– Спасибо, батюшка наш! А что его разыскивать, коли хозяин это я.

– Так это про тебя люди сказывают, что умеешь ты делать какой-то диковинный мед, то ли стрекозий, то ли воробьиный? Не угостишь ли? – сказал Алексей Михайлович, намеренно искажая известное ему название меда, чтобы не испугать холопа.

Старичок открыл рот, хотел что-то сказать. А потом конфузливо покраснел и промолвил:

– Прости, милостивец и батюшка наш, да только ты неточное название употребил для этого меда.

– А какое же точное? – снисходительно усмехнулся Алексей Михайлович.

– А точное – царский мед, – помешкав, ответил пасечник и обреченно вздохнул.

– Ну а ты, поди, уже догадался, кто стоит перед тобой? – грозно нахмурившись, переспросил государь.

Пасечник бухнулся в ноги и залепетал:

– Догадался! А как не догадаться! Ты есть самый что ни на есть государь и великий князь всей Руси Алексей Михайлович! А я твой верный холоп, бью челом и прошу милости и прощения за дерзость свою.

– За какую такую дерзость? – многозначительно переспросил государь, заметив, как из-за двери с испугом выглянула старушонка в темной поневе, подпоясанная красным кушаком. Заметив, что на нее смотрят, она низко поклонилась и спряталась за дверью.