Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя

«Его уважали собратья-писатели, именно ему предложил стать своим секретарем Леонид Николаевич Андреев, – рассказывает внук Василия Брусянина – известный петербургский журналист, киновед, лауреат „Золотого пера-2003“ Вадим Олегович Брусянин. – Сколько помню себя, всегда жил с ощущением причастности к литературной семье. На стенах комнаты висели портреты деда с необузданной шевелюрой, написанные им акварелью пейзажи Финляндии, подаренные ему фотографии Ивана Бунина, Леонида Андреева, Александра Куприна с дружескими надписями…».

Как это всегда бывает в России, литератор – больше чем просто автор книг. Не удивительно, что в переломную историческую эпоху Брусянин активно выступал как общественный деятель. Будучи сторонником радикальных перемен, принимал участие в политической борьбе – естественно, антиправительственного характера.

Еще с конца 1890-х годов В.В. Брусянин публиковал рассказы и очерки, посвященные, в основном, современной деревне, в петербургских журналах легальных марксистов «Новое слово» и «Жизнь». В начале 1900-х годов участвовал в журнале «Звезда», выступал в «Русской газете» со статьями по рабочему и крестьянскому вопросам, о народном образовании.

Годы, наступившие после первой русской революции, стали серьезным испытанием для Василия Брусянина. Власти припомнили писателю его свободомыслие. В 1908 году Брусянина привлекли к суду по делу издававшейся им еще в 1905 году общедоступной «Московской газеты». Тогда вышло всего десять номеров этого издания: накануне вооруженного восстания в Москве его закрыли с мотивировкой «за возбуждение к учинению бунтовщического деяния и к ниспровержению существующего в России общественного строя».

Московская судебная палата приговорила Василия Брусянина к двум годам заключения в крепости. С момента подачи кассационной жалобы его взяли под арест, но через две недели освободили под залог, внесенный сестрой жены писателя. Понимая, что приговор может вступить в законную силу, Брусянин принял решение бежать за границу.

В.В. Брусянин. Фото середины 1910-х годов. Фото из архива В.О. Брусянина

В.В. Брусянин с семьей. Фото середины 1910-х годов. Фото из архива В.О. Брусянина

«Муж бесповоротно решил эмигрировать, а меня с детьми поселить где-нибудь на даче поблизости, квартиру ликвидировать и мебель поставить в склад, – вспоминала жена писателя, Мария Ивановна Брусянина. – Предполагалось, что он выпишет нас за границу, когда ему удастся устроиться». По ее признанию, впоследствии эта идея казалась ей наивной и фантастической, однако тогда она без всякой критики отнеслась к „проекту“ мужа, и семья стала готовиться к его осуществлению…

Муж решил бежать за границу через Финляндию. Разумеется, план этот мы держали от всех в тайне. И вот однажды утром мой муж, крепко поцеловав меня и детей, ушел от нас… Помню, как с балкона я смотрела ему вслед, и у меня было странное ощущение: мне казалось, что с каждым его удаляющимся шагом кто-то с такой же быстротой поднимает надо мной стеклянный колпак, защищавший меня до сих пор от непогоды, и я осталась стоять на открытом месте».

Через некоторое время семья перебралась к Василию Брусянину за российско-финскую границу – в деревню Нейвола (Неувола) под Мустамяками. Здесь писатель органично влился в писательскую «колонию», возглавляемую А.М. Горьким. Здесь жили известные в ту пору литераторы Евгений Чириков, Демьян Бедный, Владимир Бонч-Бруевич, Федор Фальковский. А неподалеку от Нейволы, в Ваммельсуу, жил Леонид Андреев, с которым у Брусянина сложились тесные дружеские отношения.

Брусянин жил в пансионе мадам Ланг (или Ланге), принадлежавшем Александре Карловне Горбик-Ланге. Это место служило пристанищем для многих писателей, вынужденных из-за своих политических убеждений скрываться от правительственных преследований. Хозяева пансиона сочувствовали революционным настроениям и даже не брали от своих постояльцев денег.

Брусянина снабдили фальшивым паспортом на имя некоего господина Базилева – именно этой фамилией писатель подписывался все годы эмиграции. Ему даже пришлось изменить внешность: по словам Марии Ивановны Брусяниной, муж «снял свою густую, чуть ли не единственную в Петербурге шевелюру, подстриг свою характерную бородку и надел пенснэ». Детям велели, из соображений конспирации, называть отца дядей Федей.

«…Началась „новая эра“ в нашей жизни с мужем: для него нелегальное положение со всеми вытекающими отсюда неудобствами, для меня – фальшивое положение „незаконной“ жены, – вспоминала Мария Брусянина. – Материальное положение наше в это время тоже было не из завидных».