Читаем Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя полностью

Мария Ивановна взяла на себя роль литературного агента мужа. Поскольку появление за пределами русской административной границы грозило ему неминуемым арестом, то все отношения с издательствами взяла на себя Мария Брусянина. В своих воспоминаниях она описывала поздние возвращения из Петербурга: «Доехав до Мустамяк, я брала извозчика. До Нейволы от станции три-четыре километра. Едешь, бывало, в санях, а с обеих сторон – темный лес да белый снег, и под скрип полозьев о чем только не подумаешь…».

Любопытный факт: хотя Брусянин фактически являлся для тогдашних властей России «персоной нон грата», частным издательствам не возбранялось печатать его книги, причем именно те, что создавались им в эмиграции. «Отсутствие шумных городских впечатлений и постоянная близость к природе благотворно действовала на развитие художественного дарования мужа, – вспоминала Мария Брусянина, – и он написал в Финляндии свои первые крупные вещи – роман „Молодежь“, „Белые ночи“, закончил ранее начатый роман „Художник“, которому дал новое название – „Мужчина“, и ряд рассказов из жизни финских крестьян, которые были потом изданы отдельной книжкой под названием „В стране озер“».

Среди книг Брусянина, изданных в России в начале 1910-х годов, кроме вышеупомянутых, были «Час смертный. Рассказы о голодных людях», «Дом на костях», а итоговым его произведением стал роман о деревне после столыпинских реформ – «Темный лик». Кроме того, выходили многочисленные газетные и журнальные публикации, рецензии и репортажи.

Конечно, не все было просто. Как признавалась Мария Ивановна, она «с горечью убеждалась в том, что пристраивать рукописи становилось все труднее и труднее… Все это давало мало денег, так как большие вещи писались долго и потом требовалось время, чтобы их пристроить, а деньги на жизнь нужны были каждый день. Хорошо еще, что мы пользовались кредитом и в лавке, и у мясника Карла, который развозил мясо по домам».

Через какое-то время семья Брусяниных перебралась чуть ближе к столице – в Куоккалу (ныне Репино). Здесь литератор тоже попал в уникальную атмосферу писательского братства: в Куоккале обитали Александр Свирский, Корней Чуковский, Александр Богданов, а в знаменитых «Пенатах» жил художник Илья Репин.

Концом нелегальной жизни Василия Брусянина и его семьи в Финляндии стала амнистия 1913 года в честь 300-летия царствования Дома Романовых. Осенью семейство Брусяниных вернулось в Петербург. И вновь продолжилась активная литературная и общественная деятельность Василия Брусянина.

В 1917 году интеллигенция Петрограда торжественно отметила 25-летие творческой деятельности писателя Брусянина. «Муж работал в двух газетах и зарабатывал очень хорошо, так что и материальное положение было удовлетворительное, – вспоминала Мария Брусянина. – Дети учились в Коммерческом училище в Лесном. Я принимала близкое участие в родительских комитетах. Так что жизнь была полна и интересна…».

К сожалению, идиллия брусянинского семейства оказалась недолгой. Когда в 1918 году в Петрограде начался голод, Брусянины попытались искать спасения в деревне – сначала в Псковской губернии, а потом в Орловской. При этом писатель вовсе не отошел от общественной деятельности, наоборот, изо всех сил бросился в опасный водоворот жизни.

Благодаря содействию наркома продовольствия А.Д. Цюрупы, Брусянина назначили инспектором ревизионной комиссии по снабжению Петрограда. Писатель не раз выезжал в центральные губернии России для организации помощи голодающей столице, что не помешало ему самому жить впроголодь. Увы, все это подорвало его здоровье, и деревня Нетрубеж стала последним пристанищем Брусянина. Здесь писатель заболел сыпным тифом и скончался летом 1919 года.

После смерти мужа Мария Ивановна сделала все, чтобы достойно воспитать детей и сохранить для потомков и для истории память о В.В. Брусянине. «Все последующие годы она занималась приведением в порядок уцелевшей части архива мужа, который в тридцатые годы был передан ею в ЦГАЛИ и в Пушкинский дом, – рассказывает ее внук Олег Брусянин. – Она работала над своими воспоминаниями, много занималась переводами, неоднократно предпринимала попытки к переизданию произведений В.В. Брусянина, вела переписку с литераторами, знавшими его и помнившими. Она воспитала в своих детях любовь и уважение к памяти их отца. И они стали достойными людьми, подлинными интеллигентами, впитавшими лучшие традиции дореволюционной русской культуры»…

«Совершенно как в раю»

Немало петербургских аристократов проводили северное лето, короткое, но порой знойное и душное, в окрестностях Петербурга. К их числу относился и Иван Иванович Толстой – его «пенатами» был полуостров Ниттюсаари в нынешнем Выборгском районе Ленинградской области.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всё о Санкт-Петербурге

Улица Марата и окрестности
Улица Марата и окрестности

Предлагаемое издание является новым доработанным вариантом выходившей ранее книги Дмитрия Шериха «По улице Марата». Автор проштудировал сотни источников, десятки мемуарных сочинений, бесчисленные статьи в журналах и газетах и по крупицам собрал ценную информацию об улице. В книге занимательно рассказано о богатом и интересном прошлом улицы. Вы пройдетесь по улице Марата из начала в конец и узнаете обо всех стоящих на ней домах и их известных жителях.Несмотря на колоссальный исследовательский труд, автор писал книгу для самого широкого круга читателей и не стал перегружать ее разного рода уточнениями, пояснениями и ссылками на источники, и именно поэтому читается она удивительно легко.

Дмитрий Юрьевич Шерих

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука