Вокруг «Серебряного века»

Если память мне не изменяет, в январе 1919 г. ко мне в Лито (Литературный отдел Народного Комиссариата просвещения [410]), куда на службу меня загнала революция, зашел сам Бальмонт.

Шуба помятая и запачканная, местами была разодрана в клочья. Волосы под детской котиковой шапочкой, сильно тронутой молью, поседели и поредели. Каким-то пестрым рваным шарфом были обвязаны щеки. Речь стала еще более желчной, но и еще более невнятной: не хватало нескольких зубов, а те, что остались, нестерпимо болели, по признанию К.Д. …

Даже прежде чем он заговорил, было совершенно очевидно, что ни политической, ни административной карьеры «наш Ламартин» не сделал. Куда там! Пришел протестовать, жаловаться и справиться насчет возможного получения пайка. Есть нечего. Живет под Москвой, в нетопленой даче [411].

Должна признаться, что в мирные времена Бальмонт — невнимательный собеседник, часто нетрезвый, дерзкий и не скрывавший своего презрения ко всем, — не вызывал симпатии. Но тут стало до слез жаль его: напоминал какую-то птицу из южных стран, старую и с поломанными крыльями, жестокой рукой перенесенную в ледовитую атмосферу, где ее неминуемо ожидает гибель.

С другой же стороны, мне хорошо было известно, что все разговоры и обещания новой власти относительно снабжения художников и поэтов специальными пайками оставались в ту пору в области канцелярской волокиты, подачей списков, разделения на категории и т. д.

Поэтому говорю Бальмонту, от души желая ему настоящей помощи:

— Константин Дмитриевич, вам бы лучше обратиться к… вашим старым друзьям… к такому-то, к такому-то…

Он с тоской и возмущением взглянул на меня и принялся, как тогда по-советски говорили, — «крыть». Целая буря ругательств. Самыми мягкими были «хам» и «негодяй».

— Ну, а Горький? Он же литератор. И вы были так близки к нему [412].

Для Горького почему-то было сделано исключение. По его адресу было произнесено с чисто парижским шиком французское ругательство, обозначающее очень низко падшую женщину.

— Пишете что-нибудь?

— Теперь я пилю дрова и ношу воду. А если бы и писал, кому это нужно?.. Это Пушкин? — спрашивает он вдруг, показывая на груду гипсовых осколков, сложенных в углу комнаты… — Завидую Александру Сергеевичу: жил в великолепную аристократическую эпоху и умер молодым. Что может быть лучше?

— Это не Пушкин, а бывший бюст Карла Маркса. Но вот почему-то разбился: все это какое-то хрупкое, непрочное…

— К сожалению, вы ошибаетесь. Все это — так прочно, что наверняка переживет и меня, и вас.

Происходило явное недоразумение. Говоря о непрочности, я имела в виду работу и матерьял бюста. Бальмонт же — советский строй…

Уходя, он многозначительно процитировал Пушкина:

…Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты!

[413]—

очевидно намекая на свое разочарование революцией.

* * *

Через некоторое время Бальмонту удалось вырваться из советской России [414]. Мне тоже [415]. И уже тут, за границей [416], мне попала в руки новая книжечка Бальмонта «Где мой дом?», изданная пражским «Пламенем» в 1924 году. Это — проза, перемешанная со стихами, как всегда у Бальмонта, певучими и выразительными при чисто бальмонтовской совершенной технике.

Но очерки — прямо изумительны. Форма, как и следовало ожидать, художественная и отделана, а содержание… прямо прекрасно, мужественно и поразительно. В этих очерках Бальмонт открыто сознается в своих былых заблуждениях и смело отрекается от них.

Сколько страданий выпало на долю Бальмонта в пору заката жизни, в изгнании и в нищете! И это тем мучительнее переживалось поэтом, знавшим прежде столько успеха и удач.

Но горестные разочарования не только не ослепили его души, но даже открыли в ней новые истоки откровений.

Федор Сологуб на Башне Вячеслава Иванова [*]

О взаимоотношениях Сологуба и Вячеслава Иванова существует надежная исследовательская литература. А. В. Лавров опубликовал письма Иванова к Сологубу за 1906–1922 годы, снабдив основательным, как всегда, комментарием, в общих чертах прослеживающим всю историю этих отношений [418]. М. М. Павлова в статье «„Тогда мне дали имя Фрины“ (Из истории отношений Ф. Сологуба и Вяч. Иванова)» [419]предприняла убедительную попытку показать, как Сологуб реагировал на статью Иванова «Рассказы тайновидца». Однако новые материалы, как опубликованные, так и неопубликованные, как кажется, позволяют внести некоторые дополнения в общую картину.