Вокруг света

Чем ближе была деревня, тем настойчивее билась мысль о том, чтобы пройти дальше, в красную рощу. Я хотел бы продолжить свои мирные изыскания…

Так я и поступил.

Книга

Заночевал я в старом мшистом лесу. Костер не разводил. Не из-за того, что босоногий мужик прихватил коробок со спичками, у меня в рюкзаке были запасные. А из соображений безопасности.

Перед сном глядел в небо. Звезды лишь подмигивали мне.

Утром было очень тихо. Сбоку нависали тени.

Что же делать? Без горячего чая встречать этот день?

Наломав еловых сухих веточек, я разжег костер. Во фляжках еще оставалась вода из той родниковой чаши под липами. Я выбирал совсем сухие палки, чтобы костер поменьше дымил.

Меня тревожила неопределенность.

В моем нынешнем положении было что-то странное и сомнительное. Нет, не только в том, что я становился свидетелем различных давних событий. А вообще в самом моем существовании.

И мне хотелось как-то проверить достоверность этого существования. Я думаю, что решить эту проблему можно будет с помощью людей, знавших меня. Это, прежде всего, женщина на окраине города, где я квартирую, и два информатора. Но первый сейчас в отъезде. Второй вроде бы в городе. Развеять накопившиеся сомнения и можно с удвоенной энергией продолжать исследования местности. Даже если не удастся доказать обоснованность претензий, выдвинутых информаторами, на включение местности в реестр, инспектор будет собирать сведения. Вот так.

Местность завладела мной.

Я налил еще кружку красного чая, продолжая размышлять о себе, о своей подлинности.

Подлинность не может быть различной? Ее можно свести к чему-то единому?

У моей подлинности нет вариантов?

Подлинность – это какой-то замысел о тебе?

Приблизиться к своему замыслу. Именно к своему или вообще к замыслу о человеке?

Но есть ли этот замысел?

Тут меня осенило, это бывает за кружкой крепкого утреннего чая.

Истина – это знание, подлинность – то, что знают. Истина подлинности! Когда знание о подлинности точное и оно тебя не беспокоит, это и есть подлинность. И это невозможно. Потому что всегда одолевает беспокойство насчет знания… и подлинности… и всего на свете.

Возможно, я действительно инспектор земельного комитета.

Что же случилось с фотографом и где сейчас шофер со своим лимузином?

Я свернул лагерь, упаковал все в рюкзак, приторочил его к багажнику и пошел среди мшистых елей. Мхи проглатывали мои шаги. И только дурацкий багажник скрипел. Я прислонил велосипед к березе, чтобы все-таки подтянуть гайки багажника. Достал ключи, склонился над багажником. Вытер руки мхом, спрятал ключи и пошел дальше. Все-таки эти октябрьские деньки выдались удивительно теплыми. Если, конечно, сейчас… октябрь… Но деревья не врут. Да и птиц не слышно.

Зато слышно мычание. Я добрался до опушки и увидел из-за стволов пасущихся коров. Все-таки трава еще во многих местах зеленела по-летнему. Правильно, зачем же сейчас расходовать сено. Вероятно, и пастух где-то рядом. Я озирался. Прошел еще немного по мхам и вдруг прямо на земле, у поваленной березы, увидел мешковину, узелок и раскрытую книгу. Это была тяжелая книга с золотым обрезом. Ветерок шевелил страницу. На ней я различил фотографию. Нет, кажется, это была иллюстрация, графика. Какие-то мрачные скалы, крылатые фигурки. Я подошел еще ближе и на другой странице увидел текст, набран он был латиницей. На елочку прилетела стайка звенящих синиц, и это меня как-то отрезвило. Я снова направился в глубь леса, обходя опушку стороной. В это время послышался окрик. Я приостановился. Крик повторился. Голос был мальчишеский. И обращен крик был, судя по всему, не ко мне. Следом за ним раздался зычный выстрел кнута.

Можно было предположить, что и в наше время мальчишки пасут коров. Но вот книга все-таки была подозрительна.

Нет, если тебя здесь не замечают, то и лучше все оставить, как есть. Иногда полезно практиковать неучастие, думал я, продолжая беззвучно удаляться по мхам этого леса. Тем более если сомневаешься насчет времени.

И когда уже достаточно отдалился от того места, так что и мычания коров не стало слышно, внезапно почувствовал сожаление. Когда я готовился в командировку сюда, то просматривал альбомы русской живописи. И сейчас мне припомнились какие-то сюжеты с пастухами-ребятами. Возможно, надо было увидеть этого мальчишку, подумал я.

Но продолжал идти в выбранном направлении.

Я уводил все дальше моего послушнейшего во всей Поднебесной ослика, не слыша своих шагов. И в какой-то момент подумал, что не удивился бы, обнаружив Днепр, падающий из этого сумеречного леса на равнины России.

Мое воображение занимала и книга. Кажется, она была в красном переплете. Книгу в таком же переплете и такую же внушительную я любил листать в доме бабушки. Это был знаменитый роман Ло Гуаньчжуна «Троецарствие» с рисунками. По этим рисункам я лепил из пластилина воинов царств У, Вэй и Шу.

Интересно, о каких царствах и войнах повествовалось в книге этого мальчика.

Может быть, внезапно подумалось мне, как раз о происходящем здесь и сейчас.