Вокруг света

А иллюстрации… их еще сделает фотограф аппаратом «Меркурiй 2», если, конечно, он уцелеет.

Часть вторая

Цыганская майя

Вон куда завели меня старые тропы! В самые дебри беллетристики. А я ведь собирался насовсем изменить родине и стать кочевником Афразийской степи и если уж нельзя обойтись без писанины, то, по крайней мере, придерживаться факта, заниматься документалистикой… Правда, и события внутренней жизни – факт, не так ли? – вопрошаю кого-то, вымышленного слушателя, бессловесного, как тот ежик с Утренней горы. Собственно говоря, вся так называемая внутренняя речь есть обращение к ежику. Все мы ходим с ежиком в сердце.

Ежик, землемер, фотограф Владимир, шофер Серж, князь, мужики-погромщики, дружинники, босоногая девчонка… как бы их я смог запечатлеть? Только ежика и сфотографируешь.

А безумное плавание вверх по реке? Даже если бы у меня был аппарат?

Но и обычный поход не так-то просто сфотографировать.

Краски того лета были чудесны…

Наверное, и ежик на старых тропах заблудился и забыл, о каком именно лете идет речь.

О том, что пришло после весны.

Я и сам путаюсь, так много было весен и осеней, трав и цветов, дождей, птиц. И они мне не надоедали. Может надоесть улица за окном, но не тропинка местности. Улицы моего нового микрорайона тоскливы, как старая зубная боль. Появление фотоаппарата лишь усилило эту боль, и я, любитель пеших прогулок, почти совсем перестал ходить здесь пешком, сажусь сразу на маршрутку, чтобы побыстрее оказаться в центре, собственно в городе, все жители микрорайонов так и говорят, собираясь туда: поеду в город. Раньше на месте девятиэтажек и ларьков стояли деревни, так что все правильно. А город, как был за крепостью, так и остался там. И там-то можно что-то найти, среди старых камней и деревьев, особенно рано поутру. Я научился ценить ранние часы, когда свет свеж, густ, драгоценен и открывается как будто только для тебя одного. И только ты видишь озаренные годуновские башни, в эти мгновения словно бы совпадающие с каким-то своим высшим смыслом. Ведь это оборонительные сооружения, но сейчас они полностью раскрываются в замысле красоты и как будто именно для этого и возведены. И преображает их свет. Всякий раз, наблюдая это, я вспоминаю Гомера, то, как Афина наводила особое сияние красоты на своих любимцев, Одиссея и прочих. И это сияние дает камням жизнь, да, возвращаясь домой, смущенно понимаешь, что думаешь о башнях как об одушевленных существах. Более того, эти башни как будто танцуют, это длится мгновение…

Танец! Ключевое слово для происходящего было найдено. Это я и ощущал в некоторые мгновения съемки: мир танцует. Здесь снова на ум приходил немецкий Заратустра, говоривший, что поверил бы в бога, который танцует.

…Нет-нет да и принимался я думать в своей телеге об этом Гегеле. Ландшафты странствий Заратустры светоносны, а из-под языка отшельника, как из тучи, рвется свет.

Стиль Ницше – это танец. Заратустра был легок и летал и видел себя под собой и чувствовал, что бог в нем танцует.

То, как основательные холмы, деревья, небо вдруг начинают танцевать, и я успевал заметить во время лихорадочной съемки. Да, я научился не медлить, убедившись не раз, что промедление для светописи мраку подобно. И навсегда уяснив, что, вопреки Ницше, мгновение никогда не возвращается.

…И поэтому, заметив уже из палатки – и готовясь, как говорили прежде, отчалить на барке сна – таинственных фонарщиков в травах, под корягами, подававших друг другу знаки, как африканцы в саванне или скифы в причерноморской степи, тормозил барку и вылезал на сушу действительности с фотоаппаратом и треногой, наводил объектив, щелкал тросиковым спуском затвора, радуясь, что могу запечатлеть мир этих эфемерных существ.

Насколько жизнь интереснее всяких выдумок, повторял про себя предатель. Всяких выдумок и слов. Вот тропинка, набитая в травах к ручью, а вверху белесый хребет от пролетевшего самолета, словно бы шкура, сброшенная летающим древним ящером. Совместил одно с другим, снял. Описание этой тропинки, конечно, проигрывает тому, что я вижу. Фотография – частица захваченного мира, а он тонок и многообразен и включает в себя все слова. Ведь мир – источник слов. Хотя существует и другая версия.

И мне мечталось сделать такую фотографию, в которой были бы заключены все слова – хотя бы о местности. Ну, пускай не одну фотографию, а десять. Но, когда я принимался перечислять объекты, которые надо снять, у меня не хватало пальцев обеих рук. Одних только родников в местности восемь. Впрочем, необязательно все снимать. Лучше взять один, самый выразительный. Арефинский, Воскресенский, Васильевский?