Глаза слезятся от напряжения, соленые брызги разлетаются по палубе, ото льдов тянет холодом. Снова в действии бинокль… Вдали вырисовывается расплывчатая полоса, более темная, чем вода и небо. Всматриваюсь в почти невидимый горизонт и убеждаюсь: на грани между морем и небом — огромный черный массив. Более того, он находится точно по курсу яхты. Чертово течение!
Поспешно выбираю паруса и устанавливаю подруливающее устройство на новый курс. «Полонез» снова «смотрит» в сторону Горна. Зловещая черная полоса отодвинулась чуть вправо. Ни домов, ни света в окне не вижу. Зато край острова Диего-Рамирес и несколько маленьких островков… перед носом.
Снова меняю курс, но острее к ветру плыть не удается. Медленно тянется время: проскочу или не проскочу? Четко вижу пролив, разделяющий острова, через минуту маленькие островки Роса Норте сливаются с основным островом. К четырем часам утра яхта находится точно на север от него. А к восходу солнца за кормой уже ничего не видно, как будто острова Диего-Рамирес мне приснились. Впереди пока еще тоже чистая вода, но там должен быть Горн.
После завтрака я снова на палубе. На свинцовом небе к востоку засветлела полоска цвета выгоревшего апельсина: ясное небо над Атлантикой. Волнистая линия гор на горизонте внезапно выпрямилась. Черные горы на апельсиновом фоне щерили свои острые вершины. Последняя справа — мыс Горн!
Атлантика — обратный путь
Горн за кормой
«Мы выбрали путь мимо Горна, где господствуют неистовые западные ветры и где парусники пробиваются сквозь штормы, чтобы попасть в более спокойные широты. Это не для них ищут каналы через материки в тропиках, сокращающие паровым судам путь из Австралии на целую тысячу миль. И не для них исследуют районы, где всегда хорошая погода, а трассы удобны и приятны скучающим пассажирам. Им нужен только ветер, и не волнует их пройденное расстояние. Они ищут не хорошей погоды, а штормовой, которая помогает им…»
Я читаю книгу Алена Виллерса «Вокруг мыса Горн» и удивляюсь тому, что мне так хорошо знакомы описываемое им поведение необузданного океана в высоких широтах, мрачное завывание ветра в такелаже, приглушенный шум разбивающихся волн… Вместе с тем сам я был в этих местах глух и слеп. Океан был для меня всего лишь белой картой, по которой передвигались с запада на восток точки, обозначавшие местоположение «Полонеза». Мощь шторма ощущалась мной по отклонению стрелки барометра, а парусность целиком определялась величиной крена и показаниями лага.
Возможно, именно так проявляется инстинкт самосохранения мореплавателя-одиночки. Только теперь, когда мыс Горн остался за кормой и «Полонез» вышел проливом Ла-Мер в Атлантику, я стал замечать море просто как море. Ровная линия горизонта, голубой цвет воды… А в Тихом океане горизонт часто холмист и волны зеленые, лишь верхушки у них посветлее, почти салатные.
На пути к мысу Горн я отметил на карте места, где перевернулась яхта «Цзу-Хань», потеряв мачту, и где приблизительно затонула «Мэри Джейн».[20]
Это было необходимо мне, чтобы выбрать трассу вокруг Горна. Когда грозный мыс остался позади, меня больше не волновал выбор безопасного пути для «Полонеза», и я стал вспоминать о тех парусниках, которые, выбрав традиционный курс вокруг Горна, никогда не пришли в порт назначения и место гибели которых осталось неизвестным. В этих водах бесследно исчез «Сандоунер» с Томом Гаррисоном, «Полония» братьев Эйсмонт.[21] Я вспоминаю лишь о недавних известных случаях…Тем не менее на относительно безопасной Атлантике навигация имеет свои особенности. По моим счислениям, сделанным днем по солнцу и ночью по луне, выходило, что Фолклендское течение — не вымысел: оно быстро несло «Полонез» на северо-запад при северо-восточном курсе. Я сменил курс и стал высматривать маленький островок Бёшен — форпост Фолклендов. Островка я так и не разглядел, зато заметил признаки приближающегося шторма. Фолклендское течение в этом месте направлено на северо-восток, а западный шторм отнес меня несколько в сторону от Порт-Стэнли, куда я хотел завернуть. Как только ветер немного стих, я добавил к штормовым стакселям грот и начал плавание в бейдевинд.
Перед рассветом, когда я было уже совсем потерял надежду увидеть маяк Пемброк, стоящий у входа а фьорд, на горизонте блеснул его свет. Через несколько часов впереди показался низкий однообразный берег. Если бы не увиденный раньше свет маяка, было бы трудно определить, какое это место побережья, настолько одинаковым был всюду фон горных цепей.