Вокруг света в 80 дней

Это была поистине ужасная ночь. Только чудом маленькая шхуна не опрокинулась. Два раза она скрывалась под волнами, и, если бы не крепкие сезни[73], все было бы смыто с палубы. Ауда была совсем разбита, но не издала ни единой жалобы. Несколько раз мистер Фогг бросался к ней, чтобы защитить ее от ярости волн.

Настал день. Буря продолжалась с прежней силой. Но ветер опять переменил направление и снова дул с юго-востока. Эта перемена благоприятствовала «Танкадере», которая снова двинулась вперед по бушующему морю, где сталкивались встречные волны. Будь судно построено не так прочно, эти столкновения вод разбили бы его с одного удара.

Время от времени среди разорванных клочьев тумана показывался берег, но не было видно ни одного судна. «Танкадера» одиноко боролась с морем.

К полудню появились признаки успокоения, к закату солнца они стали более определенными.

Буря стихла столь же быстро, как наступила. Разбитые от усталости пассажиры могли наконец закусить и немного отдохнуть.

Ночь прошла относительно спокойно. Лоцман вновь поставил паруса, взяв на них два рифа. Шхуна пошла со значительной скоростью. На восходе солнца следующего дня Джон Бенсби, определив положение судна, заявил, что до Шанхая осталось меньше ста миль.

Но эти сто миль надо было пройти в один день! Сегодня же вечером мистер Фогг должен прибыть в Шанхай, если он не хочет опоздать к отходу парохода на Иокогаму. Не будь этой бури, из-за которой пропало несколько часов, шхуна была бы уже в тридцати милях от порта.

Ветер заметно стихал, а с ним, к счастью, стихало и волнение. Шхуна оделась парусами. Топсель, кливер, контрфок — все толкало судно вперед; море пенилось под его форштевнем.

К полудню «Танкадера» была всего в сорока пяти милях от Шанхая. Оставалось шесть часов до отхода парохода на Иокогаму.

На борту началось волнение. Всем хотелось во что бы то ни стало прибыть вовремя. Все — кроме, конечно, Филеаса Фогга — чувствовали, как их сердца бьются от нетерпения. Маленькой шхуне надо было сохранить скорость не менее девяти миль в час, а ветер все слабел и слабел… Но был неустойчивый бриз со случайными порывами. Стоило ему прекратиться, и море сейчас же успокаивалось.

Но все же судно было такое легкое, высокие, тонкого полотна, паруса так хорошо держали ветер, что «Танкадера», подгонявшаяся еще и течением, к шести часам вечера находилась в десяти милях от реки Шанхай; самый же город был расположен приблизительно в двенадцати милях вверх по течению реки.

В семь часов до Шанхая оставалось три мили.

Проклятие сорвалось с губ лоцмана. Премия в двести футов стерлингов, видимо, ускользала от него.

Он посмотрел на мистера Фогга. Мистер Фогг оставался спокойным, хотя сейчас на карте стояло все его состояние…

В эту минуту вдали показался длинный черный силуэт, увенчанный облаком дыма. Это был американский пароход, отходивший из порта в назначенное время.

— Проклятие! — вскричал Джон Бенсби, в отчаянии выпуская руль из рук.

— Сигнал! — коротко сказал Филеас Фогг.

На носу «Танкадеры» стояла маленькая бронзовая пушка. Она служила для подачи сигналов во время туманов и бурь. Пушку зарядили по самое жерло, и в тот момент, когда лоцман готов был зажечь фитиль, мистер Фогг приказал:

— Спустить флаг!

Флаг был приспущен до середины мачты. Это было сигналом бедствия, и Филеас Фогг надеялся, что американский пароход, заметив сигнал, изменит курс, чтобы подойти к шхуне.

— Огонь! — сказал мистер Фогг.

Звук выстрела маленькой бронзовой пушечки пронесся по воздуху.

Глава XXII,

^{где Паспарту убеждается, что, даже находясь у антиподов, следует иметь немного денег в кармане}

7 ноября, в половине седьмого вечера, «Карнатик» покинул Гонконг и на всех парах двинулся в Японию. Он вез полный груз товаров и пассажиров. Только две каюты первого класса оставались свободными. Это были те самые каюты, которые были заказаны для мистера Филеаса Фогга.

На следующее утро матросы не без удивления увидели растрепанного шатающегося человека с тусклым взглядом, который нетвердыми шагами вышел из каюты второго класса и тяжело опустился на груду досок.

Этот человек был Паспарту. Вот что с ним произошло.

Через несколько мгновений после того, как Фикс покинул курильню, два прислужника подняли крепко заснувшего Паспарту и положили его на кровать для курильщиков. Через три часа Паспарту, преследуемый даже во сне навязчивой идеей, поборол одуряющее действие наркотика. Мысль о невыполненном долге вывела его из оцепенения. Он покинул ложе опьянения и, шатаясь, держась за стены, падая, поднимаясь, но все время стремясь вперед, словно под властью какого-то инстинкта, вышел из курильни, крича, словно во сне:

— «Карнатик»! «Карнатик»!

Пароход уже дымил, готовый к отходу. Паспарту оставалось сделать несколько шагов. Он устремился на трап, пробежал через рубку и свалился без сознания на баке в ту самую минуту, когда «Карнатик» снимался с якоря.