Вокруг света за 100 дней и 100 рублей

Аппараты для пограничного контроля пыхтели и щелкали подобно неопытному, но самоуверенному бурундуку. Женщина в погонах, с узкими глазами и узкой улыбкой, стрельнула в меня оценивающим взглядом и промямлила: «Лежи, не твоя». Непотертыми глазами с размывающимся сонным взглядом я заметил потертую надпись «Петропавловск» прямо за окном со второй полки. Сон как рукой сняло, я спрыгнул в трусах вниз и принялся закидывать шмотки в рюкзак.

«Смотать решил?» — заехидничала казахская женщина-погранконтроль. Я объяснил, что это моя остановка, по Транссибу дальше не еду, и нужно успеть выбежать за 10 минут, пока поезд не тронулся. Это привело всех проверяющих в еще большее недоумение, особенно учитывая факт отсутствия у меня миграционной анкеты. Они справились насчет билета, узнав, что он у проводницы, ринулись к ней. Оной не оказалось на месте, и все хором завопили в рацию: «Закрывай двери и жми стоп-кран. У нас нелегал в вагоне!»

Спросонья совсем не хотелось пугаться. Поезд задерживали на два часа, я поставил будильник позже, но внезапно приехал вовремя. После прохождения границы я не получил миграционку и поэтому выходить в Казахстане не мог. Билет до Петропавловска был с концами сдан проводнице, а других билетов не было. Пограничники, косясь на большой рюкзак, предложили отправить меня в камеру и проверить. Я сообщил им на чистом русском, что они охренели, выхватил бланк анкеты, чиркнул фио, втиснул паспорт, схватил в охапку рюкзак, кроссовки и палатку, выхватил отштампованную миграционку с паспортом и вымелся из вагона. Через две минуты поезд тронулся, а из проема повысовывались большущие казахские глазены. Какими бы узкими они до этого ни казались, бьюсь об заклад, эти были круглыми и огромными.

Двумя сутками ранее мне написал неизвестный молодой человек с необычной просьбой. Он поссорился с девушкой, очень хотел вернуть ее и не нашел лучшего способа, как попросить меня снять видео. В нем люди должны просить прощения за него и совершать экстравагантные поступки, тем самым привлекая внимание возлюбленной. В видео появлялся и он сам с проникновенной речью, — по его задумке, все это должно было сработать и примирить пару. За смонтированный ролик он хотел заплатить. Как альтернативу я предложил купить билет из Челябинска в казахстанский город Петропавловск, что лежал на Транссибирской железной дороге, а оттуда через 12 часов — в Новосибирск. Это было в два раза дешевле и в пять раз полезнее, и мы ударили по виртуальным рукам. Так я в одних носках оказался посередине платформы Петропавловска.

В телефоне не имелось скачанной карты и какой-либо иной информации об этом месте. Я ткнул пальцем в произвольном направлении и пошел с сонным и недовольным настроем разглядывать местных интеллигентов. Вокруг над русскими вывесками стали появляться надписи в стиле «Темир Жолы», облепившие таксисты предлагали «махнуть рупь на тенге», а большую часть населения и впрямь составляли довольные и пока не различаемые друг от друга казахи.

Центральная пешеходная улица, которая линейкой пролегает сквозь весь Петропавловск, — это изобилие фонтанов, скамеек и памятных сооружений — в отличие от остального города, состоящего из серых сталинок, пыльных дорог, изб и китайских рынков. Я стал старательно приставать к прохожим с просьбой записать на камеру слова прощения, адресованные девушке друга, подходил ко всем встречным: толпе двадцатилетних рокеров, торжественному кортежу, трем военным, священнику, влюбленным парам, стае голубей, хулиганящим школьникам и еще больше хулиганящим учителям. Не все говорили утвердительные слова, но видеоматериал стал накапливаться. После пробега по длинной улице была обнаружена большая сцена петропавловского парка. Вокруг нее под дождем гуляли свадьбы. Это было лучшим местом в городе для привала, особенно при условии существования навеса над сценой — он защищал от непогоды.

Я приветливо помахал полицейскому в будке неподалеку, залез на сцену, разложил пенку со спальником и принялся готовить на горелке запасенные еще с Москвы тушенку и макароны. Время остановилось, рядом маршировали военные, фотографировались праздники, игрались одноклассники, а я сидел на сцене, смотрел на показывающих на меня пальцем людей и дышал дождем, поедая тушенку.

Так прошел час, а может, четыре. Я лежал на пузе и писал в блокнот слова. Человеку свойственно обманывать других, ибо в некоторых вещах признаться тяжело. Но чаще он обманывает себя, так как область того, в чем страшно признаваться себе, еще больше. Это были часы признания. Я писал слова, которые в жизни боялся подумать. Для меня слово стало лекарством, а написание — мантрой.