Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Иногда я вспоминаю этих людей. Когда живешь в Пенанге, это уже означает, что нигде больше тебе жить нельзя... но если нельзя и в Пенанге!.. Этот квартет и его загадочная камерная музыка придали Пенангу тяжелую поэтичность и перед самым нашим отъездом стали олицетворением чего-то неуловимого, грозового, что витало над городом.

Я вспоминаю лицо китаянки, приоткрывшей портьеру, бесстрастную мину бармена и вентилятор, словно приподнимавший четырех мужчин над землей, над добром и злом.

BIG CITY

Виски с содовой в пиратском баре было самым настоящим. Я уснул. Просыпаюсь. «Кароа» стоит на месте, и ее решетят пронзительные гудки. Грохот готовящейся погрузки. Огромная река.

Порт Сьюттенхем. Здесь повсюду дух кругосветного путешествия времен Жюля Верна. Дымя и пятясь, «Кароа» входит в жемчужно-серую гавань. В таком маневре судно приблизится к железнодорожной пристани, где снуют туда-сюда приземистые локомотивы, выплевывая снопы искр.

Нищая толпа. Докеры в лохмотьях, скелеты-исполины. На всех по нескольку фетровых шляп, одна на другой. Иногда они напяливают их, как клоуны: получается шутовской колпак или треуголка.

Чтобы принять товар, перед «Кароа» со стороны реки готовы конструкции из тика и бамбука; открываются трюмы. Сладкая тошнота. Малайский полуостров имеет форму манго. У первого манго изысканный вкус, у второго слишком изысканный, третье выбрасывают, не доев. Оно как благоуханный пот.

Клубы грозовых туч и корабельного дыма смешиваются. Вдали облака обведены темно-синей каймой.

Спускаемся подальше от грохота, обезьяньих криков, перекатов цепей. Все вокруг словно окунули в ванну с рыжей сепией: канаты, балки, паруса, рубахи, тела.

Юный португальский демон предлагает нам свой «форд». Мы садимся. Друг друга не понять. Где город? Big City... Big City. Пусть едет; посмотрим. Окрестности богатые, чистые, сочные. Проезжаем через небольшие китайские городки. Автомобиль мчится на всех парах по блестящей дороге. Обгон — дело негритянской чести. Движение левостороннее. Нам, привыкшим к правостороннему, каждый раз кажется, что машины разобьются всмятку.

Небольшие храмы, окруженные фигурами с какой-нибудь паровой карусели. Вздыбленные звери, зеркала. Растительность романтична. Порой ликующая зелень распускает хвост (это веерное дерево). Изгороди из красного гибискуса. Вода, кровь, песок, промоченный кровью. Здоровое головокружение, как если, находясь в добром здравии, порезаться бритвой. Алая кровь все испачкала, а боли нет. Раны быстро рубцуются. Каучук. Каучуковые леса. От края клейкой раны в коре отделяется длинная каучуковая лента. Тонкая нить жевательной резинки.

Молодые люди на велосипедах, отпустив руль, завязывают волосы в «хвост». Они приближаются к месту, где мы остановились. Смеются. Причины для смеха нет. Опускается ночь. Электрическая канонада. Туманная пелена впитывает вспышки. Справа и слева от дороги — сказочно-изысканные виллы. Дома на сваях в колониальном стиле.

Когда-то меня восхитили слова Бюбю с Мон-парнаса: «Речные трамвайчики освещены до глубины души». Виллы, освещенные до глубины души. В прозрачной мельнице времени жизнь и изысканность просматриваются насквозь.

Big City! Big City! Дороге не видно конца. Куда мы едем? Мы катим уже час. «Кароа» грузится всю ночь, отчаливает утром. Big City... Название города... Нам слышится: «Сумбур». Так и сидим, открыв рты.

Какой он, этот Сумбур?.. Нам все кажется, что город уже близко. Железные мосты. Реки. Кварталы с лавками цирюльников, с загадочными пряностями. Снова загородные пейзажи, лес. Грезы. Составы, бесконечная вереница вагонов. И вдруг гипсовый вокзал, большой, как пять старых Трокадеро, только более легкий, вытянутый, изобилующий башенками, колоннадами, шпилями, минаретами, подсвеченными магнием. Слева, на холме, палас-отели из городов Рембо. Сто тысяч сияющих окон. «Мажестик», «Карлтон», «Сплендид-Отель», «Континенталь». Для кого? В комнаты забираются обезьяны, уносят вещи и вскрывают себе горла бритвами. Ни одного белого. Освещенные беседки в гуще зелени, на озерах, посреди цветочных островов. Бульвары. Беспорядочно свалены повозки — легкие диковины с оснасткой из золотистого металла, покрытые красным лаком; кули спят, вытянув бронзовые ноги. Все та же молочная пелена, сгустки теней, город по-прежнему не начинается.

Big City! Вон же он, такой большой, искрящийся, нежданный, как будто мы еще грезим, спим.

Машина останавливается. Весь город наполнен мурлыканьем вентиляторов и шлепаньем сандалий.

Плоские скуластые женщины с надутыми лицами, натертыми белым мелом, в пижамах с высоким жестким воротником. «Амфибии», — заявляет Паспарту. Мужчины ходят «за ручку», держась большими пальцами. Ни одного европейца. Мы решаем поужинать; выбираем китайский ресторан. Чтобы войти, надо пробиться сквозь толпу, окружившую уличных затейников. Они раскладывают на земле атрибуты азартной игры — красные листы, на которых тушью написаны лотерейные номера.