Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Китайцы думают, будто многое заимствовали у нас, но мы заимствуем у них еще больше.

Огромный кули Паспарту решил ретироваться и был таков. Мой — за ним. Мы отпускаем их восвояси. Резкий поворот в тупик, который бирманцы назвали бы разбойничьим. Отвесная лестница; мы попадаем в курильню товарищей наших кули. Ребенок попрежнему вопит от ужаса. Его голенькая сестра болтает восхитительными серо-жемчужными ножками. Ее кладут на полку, покрытую ковриком, сплетенным из рыжих планок, почерневших от тел, локтей и дыма. Курильня перед нами, раздетые китайцы в закатанных кальсонах толкутся в ней стоя. Висящее белье, календари. Красивая высоченная лампа, стекло держится на красном воске. Все остальное в доме — лестницы, комнаты, глухие уголки — в тени. Светит только опиумная лампа. Приветливость улыбок. Чарующая китайская свирепость. Индуса, наверное, плохо бы приняли...

Наш большой кули когда-то был знаменитостью среди тяжеловесов в цирке. Поездил по свету. Привез нечто вроде английского, и теперь его держат за образованного. Он окружен уважением, и мы подкрепляем эту ложь, притворяясь, будто понимаем его и можем с ним говорить. В конце концов до нас доходит, что полиция в Пенанге преследует курильщиков и назначает им норму. Нам показывают заляпанную тетрадь, в соответствии с которой по мере надобности им продают маленькие штампованные капсулы с опиумом. Дни в тюрьме — множество испещренных страниц. Хозяева смеются.

У меня перед глазами навсегда останется высокий рыжий альков, в котором теснятся китайцы необычного телосложения, с маслянистыми ляжками, радостными глазами; они стоят друг за другом и при нижнем свете с восторгом разглядывают невероятное: белых, которые уважают их обычаи.

Если появится полиция, часовой предупредит. Снаружи один паренек закричит условным криком уличного торговца. Второй защелкает бамбуковыми кастаньетами. Тогда опиум исчезает, начинает дымиться чай. Кто-то стирает белье, кто-то скребет по гнусавым струнам. Полиция может делать вид, что ничего не замечает.

Надо уходить. Возле порта остановка в небольшом английском баре. Встречаем первых белых. Четыре англичанина сидят вокруг стола под вентилятором перед стаканами с джином и давят в них тонкие ломтики лимона.

Не успев сесть, замечаем странности обстановки. За исключением невозмутимого бармена, женщины с бледным лицом, выглянувшей из-за портьер, и нескольких обнаженных сикхов, которые то входят, то выходят, завязывая «хвосты», внутри сидим только мы одни и четверо англичан за столом.

В жизни не помню, чтобы я ощущал такое напряжение, разряд непонятной электрической силы. За столом все на виду. Но вокруг себя ничего не замечают. Трое взволнованно смотрят в глаза тому, кто находится к нам спиной; особенно молодой светловолосый англичанин с бритой головой, круглолицый — он прямо перед нами.

Время от времени его глаза наполняются слезами. Может, они пьяны? Джин накаляет обстановку. Но есть еще кое-что. Могу поклясться, в жизни этой четверки сейчас самая напряженная минута. Сидящий справа от человека, повернувшегося спиной, падает на стол, обхватив голову руками. Тот похлопывает его по плечу, а двое других над столом протягивают ему руки, он протягивает левую руку в ответ для крепкого рукопожатия. Похоже, парень справа теряет все, расставаясь с человеком, повернувшимся спиной, который от них уезжает. Команда распадается по капризу судьбы. Кажется, что мужчина произносит тихую проповедь, оставляет им своего рода завещание.

Они как будто никого не замечают. У всех замерло дыхание.

Вдруг Паспарту показывает мне за стеклом, между бутылками и маленьким Джонни Уокером с лорнетом, в красном костюме, черные лица наших кули, которые шарят глазами и подают нам знаки.

Паспарту выходит. Возвращается и сообщает, что кули умоляют остерегаться четырех англичан. Мол, это опасные разбойники. Разумеется, после такой новости мы решительно не хотим уходить, и лица кули расплющиваются о стекло.

Сколько опасных ночей, наверное, пережито в этом баре! Сколько раз они встречались здесь после охоты на простаков.

Пока человек, повернувшийся спиной, похлопывая по плечу, утешает того, кто справа, Паспарту улавливает подозрительное перемигивание между двумя их товарищами. Значит, все еще более запутанно, чем казалось на первый взгляд. Если кули правы, если белые и вправду разбойники и один из них вынужден покинуть город, значит, это их главарь. Он собрал шайку. Он ее голова и душа. Возможно, один из перемигивавшихся хочет воспользоваться его бегством и возглавить промысел. Что говорят их взгляды, обращенные к тому, кто сидит спиной, чьи черты лица — крупные, изможденные, мягкие, суровые — мы можем только представить? Можно подумать, что эту компанию бросает женщина-вамп, роковая особа. Я встаю, Паспарту идет следом, сцена, предназначенная не для многих глаз, напряженная, как натянутая струна, продолжается без меня. Кули тащат двуколки и улепетывают со всех ног, словно вытащили нас из когтей дьявола.