Вокруг света за 80 дней. Мое первое путешествие

Мне казалось, что многолюдный и увешанный флагами Гонконг существует на подмостках ночи, и в путешествии по его театру теней разыгралось наше воображение, а завтра утром подготовка к празднику смерти и казни покажется нам воспоминанием о сне.

Напористое солнце бьет в гонг горы. Гонконг днем похож на Гонконг ночью. Разве что он еще более загадочный под солнцем, воспламеняющим разноцветные рекламы, красную бронзу, из которой изваян народ, и рамы картин, в которых он живет. Отвесные лучи и гильотинный холодок узких улиц, где висят выпачканные кровью знамена-ножи. Лес флагов, в котором солнце рассыпается струями и мечет на прилавки золотые слитки. Пирамиды плодов и цветов, бегуны, впряженные в коляски с сидящими в них, расправив плечи, молодыми истуканами, и котурны хромого беса, которому ничего не стоит поднять все крыши и посмотреть, что творится в домах.

Мы покупаем отрез чесучи и различные предметы туалета, которые наш проводник относит вместе с фотоаппаратами в дом на Флауэр-стрит. Затем завтрак на третьем этаже ресторана, где снуют повара, перенося блюда и продукты на концах лежащих на плечах шестов. На прилавке рядом с нами томятся в бутыли с солоноватой водой сотни обезглавленных змей и агам с трагическим множеством звездочек-лап: превосходное средство от бессилия и ревматизма.

Большой прямоугольный проем нашей лестничной площадки врезан в здание, напоминающее заштатный отель в Вильфранше, напротив кинотеатра; отель приводил меня в трепет, завораживал своими кадками с растениями и косым освещением. Тулон и Марсель часто вторят звучанию Азии, ведь это пристанище моряков. Моряки, сами о том не подозревая, привозят с собой болезни и погоду. В панцире из миазмов, лихорадки, дыхания улиц ходят они, как носители рекламных щитов, всюду сея ностальгический мусор.

Сколько мусорных баков в наших портах, сколько закоулков, в которых дощатые изгороди, запах, подозрительное освещение, фигура китайца, прижавшегося к стене, нашептывали мне вы-разительную фразу, мотив симфонии.

В Гонконге ее грянут сразу все духовые, струнные и деревянные; музыка выплескивается из оркестровой ямы и ливневыми потоками затопляет артерии наклонного города. Оставляет на площадях зловонные лужи и с новой силой каскадами рвется к порту. Там банки, судоходные агентства, высотные здания штаб-квартир «Кука», «NYK Line», «Истерн телеграф», преграждают ей путь надменными дамбами своих фасадов.

Джонки в гавани кружатся в том же замедленном ритме, что и ветер, встречавший наш корабль. Маленькие двуглавые пароходики, похожие на змей, которые, по заверению Биу, моего слуги-аннамита, с одного конца питаются древесным углем, а с другого — лягушками, обеспечивают сообщение между стоящими на якоре судами и пристанью, где разгуливает расфуфыренный сброд — племя рикш.

Чуть не забыл, что на одной из площадей — на площади клуба «Гонконг», где болотом расплылся оркестр, — на газонах, на большом расстоянии друг от друга, выросли каменные щиты и пьедесталы, и, словно выполняя танцевальное па, бронзовый английский король вытянул ногу вперед и уперся кулаком в бедро, а у бронзовой королевы — юбка с бронзовыми воланами, и бронзовая прическа, и бронзовый кружевной веер в руках.

Лицом к морю под колоннами храма любви сидит на троне старая королева Виктория с диадемой на голове и скипетром в руке. Эти статуи, превосходящие ростом людей и принятые в странный оркестр, обескураживают своим китайским видом. Паспарту цитирует мне слова одного сенегальца, который на ломаном французском спросил его, стоя с раскрытым ртом перед памятником на площади Квинконс в Бордо, «люди ли это сделали». Этот государь и его бронзовые принцессы, усыпанные звездами плевков, размахивающие атрибутами королевской власти и гордо вздернутой победной саблей, подчеркивают глубину поражения Европы и мечту, состоящую в том, чтобы подчинить богов.

На первый взгляд — какая победа! И какое фиаско, если приглядеться. Чтобы расположить этих людей, требуется столетие; и две недели, чтобы все потерять. Довольно того, чтобы желтые соседи, вооруженные, воспитанные, образованные Европой, сорвали зрелый плод с ветви и сохранили эти три статуи, подтверждающие, как изменчива национальная гордость.

ЧАРЛИ ЧАПЛИН, 11 МАЯ • СУДЬБОНОСНАЯ ВСТРЕЧА • НОВЫЙ ЯЗЫК • УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК • ЗАБАРРИКАДИРОВАВШЕЕСЯ ИСКУССТВО • ПАСПАРТУ УЛЫБНУЛАСЬ УДАЧА • ПРОЩАЙ, ШАРЛО • РАБОТА

Два поэта движутся прямой колеей судьбы. Но случается так, что их прямые пересекаются и образуется крест или, если угодно, звезда. Моя встреча с Чарли Чаплином остается чарующим чудом этого путешествия. Многие хотели этой встречи, многие пытались ее устроить. Каждый раз возникало препятствие, и вдруг случай — носящий на языке поэтов другое имя — забрасывает нас вдвоем на старое японское судно, перевозящее товары по китайским морям от Гонконга до Шанхая.