Она не захотела ничего узнать о подробностях драки, в которой погиб её муж и император. Не призвала Алексея Орлова, не расспросила Фёдора Барятинского, не выяснила ничего, что могло бы пролить свет на обстоятельства последних минут жизни Петра. Главным для неё оставался смысл: нет более Петра, нет более императора, заслонявшего её восхождение на престол, она становится единоличной и полновластной хозяйкой страны, в которой провела столько лет в унижении и ограничениях.
Тем не менее сохранялся ещё один неясный пункт в её поведении после смерти Петра. Как жена она должна была бы присутствовать при погребении мужа — никто не разводил её с Петром, лишь смерть освободила её от власти супруга. Как императрица она должна была увидеть, как кладут в могилу бывшего императора, у которого она отняла трон.
Но велико было её смущение, её страх, что не сдержится, что не сумеет в полной мере, при всём народе выказать сочувствие и горе жены, потерявшей мужа. Всё же она объявила о своём решении приехать на похороны. 10 июля она должна была прибыть в Невский монастырь, куда собрались особы всех пяти высших классов России.
Первым о её решении узнал Григорий Орлов. Она и не скрывала от него, что ей было бы тягостно лицезреть Петра, доставившего ей столько горя, и видеть, как будут его погребать.
Григорий тоже понимал, что Екатерине вовсе не следовало быть на похоронах Петра. И он лишь намекнул Никите Панину, что необходимо найти средство отвратить Екатерину от её намерения.
Панин мгновенно понял и оценил обстановку.
Собравшийся под его руководством Сенат вынес такое определение, в котором содержалась нижайшая просьба не присутствовать Екатерине на похоронах низложенного императора.