Вокруг трона Екатерины Великой

   — Мы, матушка, отважны и смелы. Можем в два месяца доставить кому-нибудь другому корону империи, можем и свергнуть тебя с престола...

Екатерина знала, что слова эти не просто похвальба. Да, эти Орловы, в чьих руках вся гвардия, а теперь уже и вся армия, могут это сделать. Но даже она не нашлась с ответом и была бесконечно благодарна гетману Разумовскому, парировавшему на эту выходку:

   — Не забывай, что властью, данной от Бога, мы бы в две недели нашли возможность тебя повесить...

Орлов прикусил язык, но не перестал приставать к Екатерине с вопросом, скоро ли будет их свадьба.

Он дулся на неё, сердился, иногда исчезал на целые недели, пропадал в самых грязных притонах Петербурга, у самых низких женщин, а она не смела даже упрекнуть его.

Екатерина боялась его, хоть и видела, как неумён, как поверхностен и ленив её избранник. Красота, лишь внешняя красота испортила его, не дала ему возможность образовать ум и сердце...

Она обещала, она отговаривалась, она старалась сгладить впечатление от отказов, но великолепно понимала, что, выйди она замуж за Орлова, и кончится её свобода, кончится её самодержавная власть, а Орлов был не такой человек, которым стоило бы гордиться. И хоть она и уверяла своих близких и даже иностранных послов, что это удивительно одарённый человек, все видели пустоту и ничтожность Орлова.

Зато она забрасывала его орденами, чинами, деньгами, одаряла и Григория, и его братьев сверх меры. Какими только должностями не могли похвастать Орловы! Их такое быстрое и удивительное возвышение уже начало вызывать зависть в вельможах и даже в армии...

Французский поверенный в делах господин Беранже писал из Петербурга в Париж:

«Чем более я присматриваюсь к г. Орлову, тем более убеждаюсь, что ему недостаёт только титула императора... Он держит себя с императрицей так непринуждённо, что поражает всех. Говорят, что никто не помнит ничего подобного ни в одном государстве со времени учреждения монархии. Не признавая никакого этикета, он позволяет себе в присутствии всех такие вольности с императрицей, каких в приличном обществе уважающая себя куртизанка не позволит своему любовнику...»

Краснела Екатерина, когда Орлов хлопал её по заду или хватал за руку и рывком поворачивал от собеседника к себе лицом, но никогда ни одного слова упрёка не вырвалось у неё по поводу его поведения.

Наоборот, она была готова на все эти вольности и лишь расхваливала красоту и способности Григория.

Барон де Бретейль свидетельствовал об этом в своих депешах:

«Несколько дней тому назад при дворе представляли русскую трагедию, где фаворит (Григорий Орлов) играл очень плохо главную роль. Государыня же между тем так восхищалась игрой актёра, что несколько раз подзывала меня, чтобы говорить мне это и спрашивать, как я его нахожу. Она не ограничилась только разговором с графом де Мерси (австрийским послом), сидевшим рядом с ней. Десять раз в продолжение сцены, она выражала ему свой восторг по поводу красоты и благородства Орлова...»

Да, она всё ещё была влюблена в него, и хотя уже убедилась, что в государственных делах её избранник ничего не смыслит, но любовь её не хотела ничего замечать, кроме его наружности, его удали и отваги.

Она была настолько щедра по отношению к Григорию, и не только к нему, но и к его братьям, что ничего не жалела для них. Дворцы и дома, поместья и тысячи крепостных крестьян, ордена, чины, звания, деньги так и сыпались на всю эту семью.

Но похоже, что Григорий воспринимал всё это равнодушно, без особенных благодарностей. Даже когда ему дали титул графа, он отнёсся к этому иронически.

Он всё-таки ждал, что Екатерина станет его женой, а он получит титул императора. Но особого честолюбия по этому поводу не проявлял. Он просто ждал, когда Екатерина отблагодарит его самым ожидаемым способом.