Вокруг закона Вернера

Максимальное допущение состоит в том, что фразовое ударение абсолютно свободно, поскольку любое слово в предложении может быть выделено эмфазой. В нейтральном же стиле теоретически свободное ударение, как и теоретически свободный порядок слов, введено в довольно жесткие рамки. Например, в русском языке главное фразовое ударение всегда приходится на второй член конструкции: наступила зима, зима наступила; Иван Петров, Петров Иван. А. В. Исаченко, подробно исследовавший такие группы, подчеркивает, что не громкость (интенсивность) служит акустическим коррелятом ударного слога: «В повествовательном предложении ГФУ (главное фразовое ударение. — А. Л.) реализуется особым интонационным рисунком: основная частота голоса понижается либо непосредственно перед ударяемым сегментом, либо непосредственно после него. ⟨…⟩ У односложных или окситонированных слов понижение основной частоты имеет место либо непосредственно перед ударяемым слогом, либо в самом ударном гласном» [Исаченко 1967, 967, примеч. 2]. К этому можно добавить, что громкость нигде не выполняет функции коррелята ударения. Интересный материал о фразовом ударении в датском собрал Ж. Ришель [Rischel 1980]. Заслуживающие внимания голландские примеры приводит К. Стуттерхейм [Stutterheim 1962, 201—210]. Все делают вывод об относительной, а иногда и полной несвободе фразового ударения.

Фразовое ударение в разных языках реагирует на «словесные массы»: его вершины тяготеют к слогам со скоплением согласных и перемещаются в зависимости от длины слова. Даже в современном английском языке с ярко выраженным словесным ударением, т. е. с многочисленными привилегиями в одном слоге, естественно было выделить второй слог в definitive ‘определяющий’ хотя в definite ‘определенный’ ударно начало. (Правила никакого нет; можно даже привести в качестве примера corollary ‘следствие, вывод’, которое раньше произносилось с ударением на втором слоге, а сейчас, по крайней мере в американском английском, произносится с начальным ударением. Есть монстры вроде русск. выкристаллизовавшимися; они не опровергают наличие тенденции.) В слове Holunder ‘бузина’, этимологически непрозрачном для говорящего на современном немецком языке, ударение переместилось на второй тяжелый слог (таких случаев немало). Сходным образом ударение падало на суффикс ‑jan почти во всех древнегерманских глаголах, как следует из звонкости спиранта перед ‑jan. Ван Вейк сравнил метатонию в формах русского языка зе́лен (< зеленъ), в котором ударен первый слог, и зелёный (с добавлением слога и переносом ударения на второй слог) и чередование в голландских словах aanzien ‘смотреть, рассматривать’ (ударение на приставку) и aanzienlijk ‘существенный, значительный’ с ударением на корне [Van Wijk 1920, 246]; по мнению Ван Вейка, оттяжка ударения вызвана сменой интонации.

Как и можно было ожидать, фразовое ударение особенно чувствительно к границам синтагмы. Изолированно произнесенное слово — тоже, разумеется, синтагма. Характерны правила, засвидетельствованные на концах слов и предложений. В древнегреческом акут последнего слога переходит в гравис, но если это слово последнее в предложении, то окситонеза сохраняется (два правила концов). Еще типичнее правила индоевропейского стиха, которые, надо полагать, не противоречили навыкам, усвоенным в живой речи. Строка в латинском гекзаметре кончалась двумя спондеями, а в германской поэзии — стопой, состоящей из долгого слога с кратким. Это правило действовало еще в начале XIII в. (например, в среднеанглийском «Ормулуме»).

В современном французском языке, в котором нет словесного ударения, всегда выделен конец отрезка речи. Не менее естественно выделить и начало синтагмы (и отдельно произнесенного слова). Результат будет тот же, различной окажется только «маркировка». Отметив конец, говорящий отмечает (негативно) и начало следующей синтагмы; отметив начало, он отделяет синтагму от конца предыдущей. В языке с фразовым ударением есть вероятность, что в какой-то момент оно закрепится за началом или концом высказывания. Германский праязык выбрал первый вариант. Для этого события не нужен был ни финский, ни кельтский субстрат, хотя в окружении людей, в языке которых господствовало начальное ударение, пограничные германцы могли перенять чуждую им норму произношения. (Между прочим, историю начального ударения в финском и кельтском тоже надо объяснить.)