Вокзал Виктория

И воля исчезла тоже. Впервые за последнее время, которое уже казалось Полине не просто долгим, а вот именно что последним – бесконечным.

– Я больше не могу, Роберт, – не оборачиваясь, дрожащими губами чуть слышно проговорила она. – У меня нет больше сил. Я все их потратила… На что, на что?!

Полине показалось, что слезы сейчас хлынут у нее не из глаз даже, а прямо из горла, и это будет, наверное, отвратительно, как если бы ее вывернуло наизнанку.

Но заплакать она не успела – Роберт развернул ее к себе и обнял. Она успела увидеть блеск его глаз в неярком свете единственной лампы, и больше не видела уже ничего. Потому что уткнулась лбом в его плечо, лицо уткнула ему в грудь – и видимый мир перестал для нее существовать. Весь. Даже Дама с горностаем.

Неизвестно, сколько они стояли так в полном молчании. Они не целовались, не смыкали объятия крепче – они вообще не двигались. Во всей Полининой жизни не было мгновений сильнее, чем эти. Может быть, только те, когда она пришла в этот мир, но тех она ведь не помнила.

Глава 6

– Я же говорил, что это очень глупо.

Полина вздрогнула. Он считает произошедшее глупостью?! Вот сейчас?..

– Что глупо? – стараясь, чтобы в голосе звучало только безразличие, спросила она.

– Что мы не угадали сразу, как…

Роберт запнулся. Это было так непохоже на него, смущенно запнуться, подбирая слова, что Полина подняла голову с его плеча и заглянула ему в глаза с удивлением.

– …как подходим друг другу, – уже ровным тоном закончил он. – Вернее, я угадал, но не решился тебе сказать о своей догадке. Возможно, ты права, что считаешь меня робким.

– Невозможно!

Полина засмеялась, обняла его и снова положила голову ему на плечо, теперь немножко по-другому, прижавшись не лбом, а щекой.

– Это невозможно, считать тебя робким, – объяснила она. Его глаза блестели где-то над нею, и этот блеск щекотал ее, как будто был не блеском, а прикосновением. – Это надо полной дурой бесчувственной быть, а я все-таки не полная, наверное. И не совсем бесчувственная.

– Не совсем.

Она почувствовала, что он улыбнулся. Она ощутила это щекой, прижатой к его плечу; как странно! Хотя после того, что так неожиданно между ними произошло, после близости этой невозможной, странным Полине не казалось уже ничего.

Как они поднимались по лестнице дома на Кудамм – то почти бежали по широким и длинным пролетам, то вдруг останавливались на площадках, и обнимались, и долго стояли, обнявшись, в лунном свете, падающем из высоких окон, словно это не они так спешили минуту назад, что чуть не падали, и вот именно только обнимались, не целовались даже, и так на каждой лестничной площадке до четвертого этажа, на каждой.

Как вошли они в квартиру и пробежали по коридору на цыпочках, как дети, и дружно прыснули, когда дверь хозяйкиной комнаты приотворилась и ее голова выглянула оттуда, словно осуждающий символ, увенчанный папильотками.

И как Полина не могла открыть дверь своей комнаты, потому что руки у нее дрожали и ключ не попадал в замочную скважину, и так это было, пока Роберт не взял у нее ключ и не открыл дверь сам.

И как, оказавшись наконец в комнате, они не начали бурно целоваться и не упали на кровать, срывая друг с друга одежду, а снова стояли обнявшись, и Полина вся дрожала и думала – если можно было назвать мыслями то, что проносилось в ее голове, – что мужчине должно быть скучно и чуждо вот это ее состояние, этот трепет пронзительный, который ее охватил, но вместе с тем она каким-то образом знала, что Роберту все это не скучно и не чуждо, хотя он мужчина в самом настоящем, самом главном смысле этого слова, и только такая самовлюбленная дура, как она, могла не замечать этого прежде…

– Как я не замечала прежде? – проговорила Полина, поднимая взгляд. – О чем я думала, чем была занята моя голова?

«И душа, – подумала она. – Если у меня вообще осталась душа».

Глаза Роберта темно блестели над нею. Загадка была в этом блеске, и этой загадкой была жизнь как она есть.

– Не вини себя, – сказал он. – Нам пришлось жить во время, которое вот так ломает. Чтобы никакой души не было вовсе.

– Но тебя же не сломало.

Полина уже не удивлялась, что он слышит ее мысли.

– Я – другое дело.

Еще вчера она, пожалуй, возмущенно фыркнула бы на такие его слова. Но сегодня – уже нет. Он действительно другое дело, этого невозможно не понимать, потому что это правда.

Она сняла плащ и стала расстегивать блузку. Но дрожь в руках, оказывается, продолжалась, и из-за этого пальцы путались с пуговками и петлями так же, как только что путались с ключом и замочной скважиной.

– Но я совсем не замечала, что мы с тобой так… – Полина не знала, какое слово может описать то, что есть между ними, и, оказывается, было всегда. – Что мы с тобой так близки, – наконец подобрала она хоть сколько-нибудь подходящее слово.

– Потому что я не хотел, чтобы ты это заметила.