Вокзал Виктория

– Все равно теперь. Сегодня утром немцы перешли границу СССР. Минск бомбят.

Он говорил сурово, резко, как никогда прежде. И лицо его переменилось совершенно. Никогда Полина не видела на этом лице выражения такой сосредоточенности, целенаправленности и еще чего-то, для чего она не находила иного названия, кроме горестности.

И вдруг – от взгляда на переменившееся лицо Неволина, что ли? да нет, совсем от другого! – она почувствовала, что и у нее внутри поднимается что-то совсем новое, незнакомое.

Это была ярость – чувство такое ясное, что ошибиться в нем было невозможно.

«Да что же это такое? – задыхаясь от этой всевластной ярости, подумала она. – Что же он меня по свету гоняет?! Хватит! Пропади он пропадом, черт проклятый!»

Да, именно эти слова пришли ей в голову. Все, что составляло, как ей всегда казалось, ее взбалмошную, ветреную натуру, вдруг слетело, как ничего не значащая шелуха, а то, что осталось, что держалось в ней крепко, намертво – оказалось вот таким простым, простонародным, будто из сказок Пушкина выписанным: «Пропади он пропадом, черт проклятый!»

Гитлер, которого она видела вблизи лишь несколько раз, предстал в ее сознании отчетливо, как будто соткался из тьмы, и ярость, которую она испытала, неожиданно оказалась самой большой яростью, какую она вообще испытывала в жизни. Она вскипела в ней, эта ярость, поднялась, как волна. Это было так странно!.. Ничего подобного Полина не испытывала, когда Гитлер вошел в Польшу, да что там в Польшу, даже во Францию. Тогда ей было страшно, и только. А теперь вот…

– Что же мы будем делать? – спросила она.

– Ну, что? – пожал плечами Неволин. – Ты в себя сначала приди, оклемайся. Потом решим.

– А где ребенок?

Из-за ошеломляющего известия о войне она чуть не забыла о том, что произошло какой-нибудь час назад!

– С ним все в порядке, – ответил Неволин.

Полина насторожилась. Как-то слишком уж быстро он это проговорил.

– А ты откуда знаешь? – с подозрением спросила она.

– А почему мне не знать?

– Ты, может, вообще отцом здесь представился?

– Никем я не представился, – хмыкнул Неволин. – Кто б тут меня спрашивать стал.

От самодовольства, мелькнувшего в его голосе, Полине стало противно. Схлынула волна ярости, и сразу обнажился песок, и унылый мусор на этом песке обыденности обнажился тоже.

Наверное, выражение брезгливости проявилось на ее лице более явственно, чем она хотела.

– Отдыхай. – Неволин встал, коснулся ее плеча. Она дернула плечом, отстраняясь. – Тебе сейчас главное восстановиться. Все у тебя впереди, Полина.

И, не дожидаясь естественного вопроса, что же такое предстоит ей впереди, он вышел из палаты.

Полина осталась одна. Сознание ее еще плыло, к тому же боль внизу живота сделалась ощутимой. Слова Неволина о том, что все у нее впереди, казались ей зловещими, но сейчас она не находила в себе сил вдумываться в них. Даже на то, чтобы попросить, потребовать принести ей ребенка, сил у нее не было тоже.

«Их правда нет… – закрыв глаза, подумала она. – Нет сил, ушли. И откуда же мне их брать теперь? Не знаю».

Глава 14

«Как все-таки это глупо, отнять имя у города, чтобы отметить какого-то… Кто он такой вообще, этот Киров? Да не все ли равно!»

Вот уж это ей точно было все равно. Полина лишь мимолетно отметила, что название Вятка звучит гораздо красивее, чем Киров. Но существенным ей представлялось только одно: как долго придется здесь оставаться и подействует ли ее угроза. Она была настроена более чем решительно, и, кажется, Неволин это понял. Но вот сумел ли объяснить своему начальству… А может, никому он уже ничего объяснять не должен, потому что сам начальство и есть. Что ж, подождем, что будет дальше.

Полина вспомнила, как он смотрел на нее, стоящую у окна в вагонном тамбуре и лихорадочно бросающую ему в лицо:

– Убью, Неволин. Что тебя мне не жаль, уж поверь. И учти, себя мне не жаль тоже. Вы у меня все отняли, не только ребенка, хоть это ты понимаешь? Выжгли вы меня. Да, сама виновата, но какая теперь разница? Меня больше нет. Пустая оболочка. Избавиться от нее ничего мне не стоит. Еще раз тебя увижу – избавлюсь.

Неволин молчал. Полина не видела его всю войну – он не только погрузнел и обрюзг, но переменился гораздо более глубоко, это она понимала. Но что означает его молчание и каменное выражение лица, чего от него следует ожидать, этого ей понять не удавалось.

– Ну? – сказала она.

Он повернулся и вышел из тамбура.

Когда Полина вернулась к себе в купе, Неволина там уже не было. Наверное, он просто перешел в другой вагон, ну конечно, не на ходу же с поезда спрыгнул, но все-таки это была победа, которая обрадовала бы ее, если бы она сохранила способность радоваться. Но поскольку радоваться Полина разучилась, она просто разобрала постель, выключила свет и легла, благо в купе мягкого вагона никого, кроме нее, не было.