Волаглион. Мой господин. Том 1

Да почему никто не хочет рассказывать о таинственном хозяине дома? Трясутся от одного его имени. Не понимаю!

Я мысленно окунаюсь в события прошедших дней, вспоминаю слова ведьмы о наемнике. Сара была в ярости из-за того, что не смогла сделать его одним из призраков в доме. Я — был поражен! Оказывается, не каждый, убитый на Платановом бульваре сорок семь, остается заточен в его темных стенах.

Сара проводит специальный ритуал.

В тот день она собиралась провернуть это и с наемником, раз добыть сведения по-другому у нее не вышло. Однако она не успела.

Виса убил мужчину и выставил виноватым — меня. Кричал, что я его отпустил, и чтобы тот не сбежал, ничего не оставалось, как перерезать наемнику горло. Я протестовал. Но все равно получил затрещину от Сары.

«Если ты его не отпускал, то должен был удержать. Вместе с тобой, Виса! Как ты посмел его убить? Позорище. Двое взрослых мужиков. И вы не смогли справиться с еле дышащим пленником?!» — орала Сара, заплевывая нас слюнями.

Вампир лишь пожимал плечами в ответ, а я думал, что ведьма, в общем-то, права. Я так и собирался сделать. Упырь полоснул горло пленнику, даже не вдумываясь в происходящее.

Иларий прерывает тираду моих мыслей:

— А, кстати, Рон рассказал Инге, что ты сам пришел в этот дом. На свидание с Сарой. Вот она и не разговаривала с тобой несколько недель. Я подслушал вчера. Случайно…

— Что?!

Диван отъезжает в сторону, сбитый моим коленом: так уж рьяно я несусь к лестнице на второй этаж.

Это была последняя крупица терпения. Пора сделать из кишок Рона гирлянды!

ГЛАВА 13. Не закрывай рот правде

Едва дошагав до спальни Рона, слышу смех Инги.

— Это мы не логичные? — лопочет кусок навоза. — Вы, девушки, выщипываете брови, чтобы потом их нарисовать.

Стараясь не скрипеть досками под ногами, я застываю у дверного проема. Заглядываю в щелку. В лицо дует влажным сквозняком, который гоняет туда-сюда янтарные занавески.

Инга лежит головой у Рона на коленях, пока тот перебирает ее черные пряди.

Моя челюсть рефлекторно сжимается, а разум ржавеет, охваченный единственным желанием — разорвать в клочья увиденную сцену. Уничтожить!

— Это не повод тыкать в лицо сороконожками и говорить, что это атрофирует мой страх перед ними, — супится Инга. — Теперь перед глазами стоит, как эта гадость кровожадно шевелит усами.

— Проверенный метод. Как за Жоржиком стал приглядывать, так страх перед пауками исчез. Будешь чаще трогать сороконожек — тоже попрощаешься с фобией. Не сожрут они тебя.

Рон ухмыляется и щекочет девушку под грудью. Заливисто хохоча, Инга останавливает его и, задыхаясь, выговаривает:

— Лари говорит, что ты боишься темноты. Поэтому не ходишь в подвал.

— Очкарик вообще много чего говорит, я смотрю. Хотя это правда. Есть грешок. Но по большей части я не спускаюсь из-за двери с душами убитых. Жутко.

Моего гнева тебе бояться надо, сволочь!

Руки трясутся. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не проломить ногой дверь. Или не выдрать ее с петель — избить створкой Рона до полусмерти! Выбить все зубы! И затолкать их в его глотку!

— За ней есть что-то кроме призраков?

— Есть, — задумчиво шепчет гад. — Я не помню точно. После того как меня вернули в дом — все забыл. Однако… помню чувство непреодолимого ужаса. Только причины не знаю.

Инга сжимается в позе эмбриона, крепко обнимая его ногу, и Рон, гладя девушку по макушке, говорит:

— Тебе нечего бояться. Никто тебя туда не отправит. Обещаю. — Он подносит ее ладонь к губам и нежно целует запястье. — Давай не будем об этом. Лучше скажи, что за интересная сережка у тебя в одном ухе?

Рон щурится и аккуратно вытаскивает заветное украшение.

— Наушник, — хихикает Инга.

— А где провод?

— Сколько ты здесь живешь?

— Больше двадцати лет, — смущается Рон и осматривает наушник. — Странная штука.

— Какой ужас, — стонет Инга и сжимает его корявые пальцы, притягивает сцепленные ладони к области своего сердца. — Мне так жаль… Столько лет просидеть в четырех стенах, видя, как меняется мир, и не иметь возможности прикоснуться к нему.

Слова невесты выбивают меня из реальности.

Она права. Мы словно рыбы, которых запустили в аквариум и оставили эту стеклянную тюрьму на пляже перед просторами океана. Равнодушное чудовище под названием жизнь — выплюнуло нас, как бирюзовая волна треснутые ракушки, отвернулось и закрыло глаза, чтобы больше никогда не вспоминать о своих сломанных куклах. Вот кто мы! Сломанные игрушки, чьи души не имеют права переродиться или уйти на покой. Гниль…

— Поводов радоваться не было. — Рон с сомнением рассматривает сплетенные пальцы.

И не поймешь: то ли задумался, то ли запрещает себе что-то сделать, то ли не может решиться. Я чувствую отвратительный вкус ревности. Колупаю заусеницу. Надо держать себя в руках! Такой отличный шанс подслушать дается не каждый день, а мне до тремора хочется узнать, о чем Инга вообще разговаривает с этой обезьяной.

Вдох… выдох…

Черствый бас Рона тает, растекается по комнате воздушными сливками: