Волчье кладбище

Я Адаму в начале семестра этот момент сразу прояснил: правая сторона шкафа – моя. Хотя эта штука больше напоминала пыточный механизм. В одной книжке Адама видел. Назывался «Железная дева» (пикантно, на мой взгляд). По размеру он казался как раз как одна из этих кабинок. Туда ставили бедолагу, как швабру в чулан, и захлопывали дверь. Внутри на стенах были усажены длинные гвозди. Они протыкали пытаемого таким образом, чтобы не задеть жизненно важных органов, и человек, мучаясь, выдавал информацию.

Меня собирались так нанизать, чтоб я покаялся. То есть это я сам себя решил подвергнуть такой экзекуции. Для эксперимента. А потом сам себя испугал.

В общем-то, я ломался недолго, пару минут где-то. Представлял себе эти гвозди, и как они мне в тело, как пиявки, впивались. Захотелось в туалет, и тут же голова заболела, и подступила тошнота, прям как в детстве, когда нужно было к врачу на укол и на ходу сочинялись отговорки. Я ухмыльнулся, заложил язык за щёку и завалился в левую кабинку.

Внутри оказалось угрюмо, тесно. Как в гробу, наверное. А ещё я сразу подумал о Мэтью. Он бы застрял тут, как тот кальмар в кладовке. Пахло старым деревом и маслом. Я опустился на узкую скамеечку, едва умещаясь и недоумевая, что вообще тут забыл.

В полной тишине вдруг резко отворилась крохотная створка по левую сторону. Я мотнул головой, чтобы чёлка легла, как надо. Если Господь это видит, то я должен нормально выглядеть. А как же!

Лерри молчал, и тогда я выдал мрачно:

– Здесь мило. Только тесновато.

Тишина.

Я сглотнул, попытался сконцентрироваться.

– Мой отец тоже воевал, – сухо выдал я. – Знаете, у него вся жизнь по полочкам разложена, всё в ней анализируется и поддаётся жёсткой логике. На войну он уезжал чёрствым сухарём с коркой прагматизма, таким же и вернулся.

Вновь молчание.

– Я хочу спросить у вас. Я… знаю про ваше прошлое. Про женщин.

Не отозвался. Наверно, и бровью не повёл и внутренне был спокоен, как этот алебастровый святой в нише.

– Я слышал об осколке снаряда, которым вас ранило. Вы тогда закрыли собой мистера Кочински. Он вам по гроб жизни теперь благодарен… То есть про гроб – сейчас это лишнее… Чёрт! Ох, простите!

Никакой реакции.

– Но на вас это ранение сильно отразилось, – попытался я контролировать речь разумом. – Вы уже сколько лет здесь служите?

– Должно быть, уже много, – заговорил Лерри. Голос из-за деревянной панели звучал гулко и безлико.

– Я не вправе спрашивать, но во мне это сидит. Понимаете, мне это важно.

– Что тебя мучает, Макс?

Я запустил пятерню в волосы.

– Вы так просто отказались от женщин в угоду церкви. Из-за войны. В таком юном возрасте. Вам ведь было, как мне сейчас, верно? Мне просто интересны ваши мысли в тот самый миг. Как вы для себя это решили? О чём думали? Что вот с сегодняшнего дня я больше не тот, кем всегда являлся, да? Как это в голове происходит?

Я представил, как Лерри повернул ко мне лицо, почувствовав сквозь стену мою внезапную сконфуженность. Может, и не стоило говорить всё это, но уже поздно было идти на попятную.

– Макс, священники занимаются сексом, – сказал Лерри просто, без обиняков.

– Но только с жёнами, – тут же заметил я. – Но до войны вы же грешили на все четыре стороны…

Молчание. Лерри задумался.

– А после войны вы даже не женились. Вот я о чём.

– Стало быть, хочешь знать, что происходит в голове? – вздохнул священник.

– Очень! А то настоящий конандрум[79]. Знаете, это словцо очень любит один мой приятель. Если я правильно понимаю его значение, то вот оно мне прямо сейчас внутренности жжёт!

Послышался скрип деревянной лавки, затем вздох. Лерри долго молчал, должно быть, он по привычке сплёл перед собой пальцы и глядел на них. Минут пять мы просидели в абсолютной тишине. В какой-то момент я неслышно наклонился и попытался заглянуть в решётчатое окошко между нами. Вдруг он там уже мёртв? Там было нескончаемо темно.

– Я импотент, Макс, – раздался его голос, ровный и спокойный.

Меня, будто волной, отбросило обратно к стене.

– А?..

– Да, именно. Тот осколок ранил меня в нижнюю часть позвоночника, где проходят важные нервы… и обезоружил меня.

Я этого не ожидал.

– Вот чёрт! – слетело с языка.

– В самом деле, вот чёрт! – печально согласился Лерри. – Теперь ты знаешь всё, Макс.

Я скользнул с сиденья на ледяной пол, упёршись коленями в стену. Мысли все пропали куда-то.

– И что? – спросил я. – Это всё?

– А ты надеялся услышать, как я пересмотрел всю жизнь, как осознал значение Господа и разглядел свою греховность? Ты хотел морали? – Лерри по-доброму ухмыльнулся. Мне так показалось по голосу, ведь лица его я не видел.

– Я знаю, что творится в твоей голове, Макс.

– Знаете? Даже я не знаю!