Подхватив с лавки огрызок мешковины, я прошёл в сторону парадного входа к ведру и швабре. Промыл тряпку в воде, затем отправился обратно к алтарю. Мне оставалось пройтись тряпкой по кафедре, после чего я мог проваливать к себе в преисподнюю.
Зацепившись взглядами с Иисусом, я вспомнил ещё об одном важном деле. У меня был уговор с самим собой: сделать нечто и понять, что я буду ощущать после этого. Проверка на мою сущность. Или в стыд кинет, или на большее потянет, как я рассуждал. Момент был прекрасен. Горели свечи, свежий после дождя воздух наполнил собой залу, турмалины над алтарём, что в сюжет на окне складывались, магически тлели в утреннем свете. Я развернулся к Христу спиной и приспустил брюки. Так встретились наши святые лики.
Почувствовал я что-то? Кроме взгляда гипсовой фигуры на своём бледном, как асбест, шотландском афедроне[77]
? Понятия не имею. Да ровным счётом – ни-че-го. Ни срама, ни желания снова повторить данный трюк. Я только удостоверился: где бы физически тело ни находилось, оно, как и разум мой, не покинет свою далёкую вселенную. Наши с Христом миры не пересекались.Чёрной жабе моего сердца захотелось как-то усугубить, закрепить результат. И я тогда вытащил сигареты из кармана и задымил, продолжая греть спину о неспокойный взгляд с алтаря. Опять ничего. Не ощутил внутри себя ни бога, ни азарта, не испытал покаянного стыда.
Если бы кто-то в тот миг меня видел и решил, что я – недоразвитая придурь, у меня было чем ответить. Я рассказал бы, как религия делит людей, разобщает в стаи. Сняв с себя костюмы, выдуманные разными вероисповеданиями, люди бы вспомнили, что все мы абсолютно одинаковые.
Докурив, я доблестно натянул штаны и прошёл к амвону по правую сторону от алтаря. Это изваяние куда больше походило на балкон Джульетты, чем наша театральная декорация. Я вспрыгнул, зацепившись за край, и подтянулся, приземлившись на тесный ораторский пятачок. Мыть тут было особо нечего.
Через минуту послышался скрип отпираемой двери. Я поднял голову – входил отец Лерри. Он не сразу понял, что кто-то внутри есть, потому сильно испугался, да ещё чуть не споткнулся о ведро с тряпками. Даже за сердце схватился.
– Простите, отец Лерри, – сказал я. Мой голос разлетелся эхом.
Сонный Лерри вновь дёрнулся. Я стоял наверху, и он не сразу понял, откуда говорили.
– Это я, Макс Гарфилд.
Он меня завидел и глубоко выдохнул.
– Больше не смей меня так пугать, – сказал он, присев на скамью в последнем ряду.
Пока он там в себя приходил, я перепрыгнул через балконное ограждение и поведал Лерри, как его полковой сослуживец отправил меня драить эту чёртову церковь. «Чёртову» я, разумеется, опустил.
– Я всегда мою с вечера, – сказал священник.
– Знаю. – Я скомкал тряпку и отправил в ведро. Потянул спину и бессовестно зевнул. – Мистер Дарт просто хотел меня как-нибудь унизить. Он знает, что я церкви не одобряю.
Лерри кивнул:
– Ты сделал нужное дело. Пересилил себя.
– А что толку? В голове ничегошеньки не прояснилось.
– Это сейчас тебе так кажется. – Священник тронул указательным пальцем коротко стриженный седой висок.
Я пожал плечами. Да и после того, что я тут начудил, вряд ли меня Иисус теперь примет, если я вдруг передумаю.
– Мне осталось закончить с кафедрой, и я проваливаю.
– Можешь оставить, – сказал Лерри. – Дальше я сам.
– Нет, – покачал я головой. – Не могу. Я за свои поступки отвечаю. И наказания свои отбываю до конца. Ими я тоже дорожу. Они часть меня.
Отец Лерри не стал возражать. Пока я работал, он удалился в свой кабинет и вскоре вышел, облачившись для отпевания.
Наконец, я расслабленно выдохнул.
– Ну, вот всё и готово. Всё, что мог сделать для Тео, я уже сделал.
Священник кивнул. С сосредоточенностью он принялся расставлять разного рода утварь для службы. Я, опёршись о стену, почему-то приуныл и не спешил отчаливать. Стоял и наблюдал за Лерри, и в какой-то момент – даже объяснить не могу – внезапно появилось острое желание понять этого человека. Во мне без преувеличения полыхала одна въевшаяся мысль. Глаза, блуждавшие в этот момент по закоулкам церкви в поисках какого-нибудь рояля в кустах, подсказали, как решить эту задачу, сохраняя декорум.
– Отец Лерри, – сказал я. – Вы позволите?
Он оглянулся и вопросительно уставился на меня. Я указал на деревянный конфессионал[78]
, притаившийся в углу.– У вас найдётся для меня минутка? Пожалуйста!
Священник отставил поднос с кропилом и медной чашей.
– Идём, – сказал он мягко, но у меня всё равно колени подогнулись.
Чёрт добровольно тащился в чан со святой водой.
А ведь старина Лерри – священник от Бога. Как понял, что я ему хочу лапши на уши навешать, так ни разу на меня больше не посмотрел. Очевидно, чтобы я от него вдруг не закрылся, не успев выговориться.
Он вошёл в правую дверцу исповедального шкафа, оставляя для меня левую. Меня это позлило, потому как я – человек принципов и привычек.