Аббат чувствовал, что силы его иссякают с каждым мгновеньем. Он знал, что должен был в эти последние часы читать молитвы или обращаться к распятию, которое висело в его изголовье. Но вместо этого отец Франсуа поднял глаза и обратил свой взор к крохотному окошку, сверкавшему в ярко-розовых, заливающих всю комнату, лучах рассвета… Потому что она всегда обращала свой лик к солнцу. И он вспомнил укрывавшие его пылающее лицо черные волосы. Вспомнил безумный шепот и откинутое покрывало. Ее глаза. Ее руки. Ее алые, как гранат, губы. Единственные, короткие мгновения, которые имели смысл посреди холода и пустоты человеческой жизни… Вдруг ему показалось, что дивные волосы вновь касаются его щек. Всепоглощающая волна света и радости залила все его трепещущее существо, и в этом торжествующем потоке утонул мрачный, жестокий и ничего больше не значащий мир…
XL. Государь и девушка
Гордый, изящный и блестящий монсеньор Гильом де Леруа медленно и задумчиво расхаживал по небольшой приемной зале в замке де Сюрмон. Рассеянным взглядом он окидывал унылый пейзаж, открывавшейся за окном, и старые, выцветшие шпалеры, украшавшие стены.
Странные мысли мелькали в голове надменного государя. Ему доложили, что мадемуазель де Сюрмон хочет ответить отказом на его почетное предложение. Это казалось графу до того нелепым и забавным, что легкая улыбка невольно трогала уголки его тонких губ. Несомненно, эта бедная и невоспитанная девушка еще ребенок. Она толком не понимает, чего от нее хотят. Сеньор де Леруа всегда был любезным и изящным кавалером. Он привык вызывать восторженные улыбки на лицах прекрасных дам. Только поэтому он снизошел до свидания и разговора с этим прелестным и наивным созданьем.
Дверь в залу тихо отворилась. Граф обернулся и увидел молодую девушку в простом, светлом платье. Она была небрежно причесана, на лице не было красок. Словом, девушка никак не приготовилась к приему столь важного и высокого гостя.
Подойдя к государю, она поклонилась спокойно и просто, без тени восхищения и без тени страха. Ее глубокие, темные глаза смотрели сосредоточенно и печально. Улыбка не трогала юные губы.
Изысканным, придворным жестом граф пригласил девушку сесть. И только потом сел напротив, глядя на нее мягким и чуть насмешливым взглядом.
– Вблизи мадемуазель кажется мне еще более прелестной, чем на балу.
Надеясь расположить к себе это дикое дитя, эту настороженную птичку, сеньор де Леруа начал беседу с искреннего и приятного комплимента.
– Это странно, – просто и так же искренне ответила Бланш. – Потому что государь кажется мне таким же, как и был. Однако, в тот вечер на празднике я не думала, что нам доведется познакомиться ближе…
– Я очень рад нашему знакомству. Мы могли бы стать добрыми друзьями и узнать друг друга получше… Для этого у нас будет много времени.
– Иногда людям не удается узнать друг друга и за целую жизнь, – серьезно возразила она.
– Не делайте вид, что не понимаете меня, милое дитя, – с нетерпеливым жестом прервал ее государь. – Я говорю вам о том, что вскоре вы поселитесь в моем замке и станете мне доброй и послушной дочерью.
– Я уже сказала, монсеньор, и повторяю еще раз: это невозможно.
Темные глаза смотрели спокойно и пристально. Голос был недетскими серьезным. На мгновенье в зрачках государя молнией промелькнуло что-то похожее на удивление.
– Мадемуазель, – медленно и задумчиво произнес он, – должно быть, вы не понимаете, о чем идет речь. Вы обязаны согласиться.
– Этого не будет, – все так же решительно прозвучало в ответ.
Сеньор де Леруа решил сменить тактику: