Волчье логово

– Ни один человек, однажды увидевший ее, не смог бы забыть ее образ, – тихо проговорил Жозеф, глядя в пустоту.

– Идите! – внезапно воскликнул аббат, хватая его руки. – Идите, пока не поздно! Вырвите вашего ангела из рук злых и безжалостных людей! Попытайтесь дать ей счастье… Попытайтесь сами обрести его… Скорее, спешите, пока не поздно! И прощайте, мое обожаемое дитя! Помните, что я всегда любил вас… Любил ее в вас…

Жозеф с жаром в последний раз сжал руки аббата и быстро вышел из кельи.

Отец Франсуа снова остался наедине с трепещущим язычком пламени… Всей своей благочестивой жизнью, своими милосердными поступками и служением Иисусу он пытался искупить этот тяжкий грех, совершенный в далеком прошлом. Но только в эту минуту, в одиночестве лежа на постели, он понял, что все это было напрасно… Чтобы он ни делал, с ним всегда оставался запах восточных цветов, жар гранатовых уст и тень колеблющегося от тихого ветерка длинного, белого покрывала…

XXXIX. Жестокие признания

Я говорю тебе: ты – Петр, и на камне сем Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного.

Библия. Евангелие от Матфея. 16

После разговора с Жозефом аббат призвал к себе всех братьев. Странную картину представляла собой полутемная, холодная келья. Бледный и утомленный настоятель неподвижно лежал в постели. Его строгий, четко очерченный профиль выделялся на фоне серой стены. Свеча уже угасла, и сквозь маленькое окошко проникали в келью бледные лучи рождающегося дня. Черные и редкие силуэты монахов выступали из сумерек, все еще наполнявших вторую половину комнаты. Руки были сложены в жесте смирения и послушания, но лица были суровы и насторожены…

– Мои силы иссякают, – слабым голосом начал аббат, не глядя на своих подчиненных. – Они уходят, как песок, который просачивается сквозь пальцы… Мой жизненный путь подходит к концу. Эта несчастная обитель нуждается в новом пастыре. По старинному обычаю это я должен его назначить.

В келье стало так тихо, что, казалось, можно было услышать чужое дыхание.

– Я хочу, чтобы после моей смерти кресло настоятеля занял брат Жозеф.

Слова отца Франсуа были встречены все той же гробовой тишиной.

– Если, по какой-то причине, Жозеф не сможет занять мое место, вы сами изберете себе разумного и мудрого пастыря, который будет управлять вами вместо него… Да благословит вас Бог в нашем трудном деле и горькой жизни, дети мои! Вот все, что я, несчастный и слабый старик, могу вам сказать, находясь у порога вечности…

Настоятель с трудом приподнял руку, одновременно благословляя собравшихся и отпуская их.

Монахи молча покинули келью. Однако, брат Колен задержался у ложа аббата.

– Вы хотите мне что-то сказать перед долгой разлукой, друг мой? – спросил отец Франсуа, поднимая удивленный взор на стоящего у его изголовья человека.

– Многое, – ответил Колен, и странная, печальная улыбка пробежала по его спокойному и замкнутому лицу. – Все то, о чем так долго молчало мое сердце…

– Так говорите. Я всегда готов выслушать исповедь моего старого друга.

– Что же, она не покажется вам сладким утешением. Зато станет правдивым и полезным напутствием на дороге в Царствие Небесное. Безумию, которое вы только что совершили, нет равных. Вы поставили во главе этой забытой Богом обители сумасшедшего сарацина! Человека без веры, без совести и здравого смысла… Неужели вы настолько лишились рассудка, что действительно думаете, будто такой человек способен управлять монастырем?

– Я делаю это из любви. Я хочу защитить Жозефа…

– В том-то и дело! Все ваши поступки продиктованы мимолетными вспышками чувств и глупой жалостью! Но разве об этом должен думать настоятель, в руках которого жизнь целой обители?!

– Вы правы, в моих руках была целая обитель. Но за то время, пока я управлял ею, на моих глазах не угасла ни одна из жизней…

– Зато наш монастырь медленно, но верно катится в пучину безвестности и тлена, – горячо и убежденно возразил брат Колен. – По вашей вине мы лишились покровительства монсеньора де Леруа! По вашей вине теперь нашим братством будет править потерявший человеческий облик безумец! Всю свою жизнь вы толковали о любви и милосердии… И где плоды ваших возвышенных проповедей?! Я вижу вокруг одно лишь разрушение и тьму… Ваши бессмысленные и вредные грезы привели к увяданию Господней славы и влияния Церкви в этом глухом и мрачном месте!

– Разве Господь, искупивший кровью своей страдания рода людского, не предпочел бы, чтобы к его ногам приносили раскаявшиеся души и добрые поступки, вместо лживых восхвалений и позолоченных алтарей? – со вздохом спросил аббат.