Волчье логово

Среди множества хроник, которые читал отец Готье, была одна, особенно жестоко поразившая воображение Бланш. Вероятно, она была написана по образцу хроники Гийома Тирского, так как в ней много и красочно рассказывалось о великом Саладине.12

Образ загадочного и грозного государя и завоевателя так потряс девушку своим нечеловеческим блеском и удивительной силой, что она уже не смогла оправиться от удара.

Великолепный Саладин являлся ей повсюду: в образе сурового и храброго воина, справедливого и милосердного государя или просто страстного и сильного, смуглого, высокого мужчины. Он то усердно и тихо молился, то воодушевлял свою пеструю и странную армию перед грядущим боем, то внимательно слушал речи добрых паломников.

В хронике говорилось о «рабском» происхождении Саладина, о том, как он восстал против своего государя и благодетеля Нур-аддина. Но разве он восстал бы, если бы его не подвергали жестоким притеснениям и гонениям?! Так думала Бланш. В ее глазах Саладин был униженным, гонимым, невинной жертвой, а ее сердце всю жизнь рвалось к притесняемым и несчастным!

Хронист называл Саладина тираном и убийцей. Но как было не стать ему убийцей, если доблестный барон Рено де Шатийон отнял у него величайшую драгоценность, любимую сестру государя, и надругался над ней! И его называли благородным рыцарем! Вся кровь вскипала в Бланш, когда она думала о том, от какой жестокой боли разрывалось сердце великого государя! О, как это горько и несправедливо! Девушка в отчаянии кусала себе губы, представляя боль и горе человека, который безраздельно завладел ее воображением.

Да разве он был дурным и жестоким, этот великолепный и прекрасный государь? Бланш заливалась тихими и сладкими слезами, представляя Саладина в окружении благодарных паломников, женщин и детей, которых он милосердно отпускал из Иерусалима, тогда как христианские рыцари умели только убивать и обижать! Он же умел миловать и имел поистине великое и доброе сердце! Как прекрасно и как трогательно! Суровый воин, улыбающийся невинным детям…

Несчастная Бланш прекрасно сознавала дикость и преступность своей любви к врагам Господа и христианской веры. Она считала себя порочным и погибшим созданием. Ее отец воевал с неверными и проливал свою кровь в борьбе за торжество истинной веры, а ее сердце безудержно стремилось к его смертельным врагам!

Она жестоко горевала и тосковала, она проклинала свою жалкую жизнь, но ничего не могла с собой поделать… Страсть к Саладину и к райским садам его неведомой страны была в тысячу раз сильнее! Она сочла себя погибшей и проклятой Господом душой и все глубже погружалась в отравленный дым своих жутких грез…

И все-таки, голос, звучавший в самых таинственных глубинах ее существа, подсказывал Бланш, что, вопреки всему, в ее чувствах было что-то высшее и справедливое.

Почему человек, обижающий и терзающий женщин, попадает в рай, если воюет за христианство? А тот, кто был милосерден и добр, кто спасал невинных детей, но кому не открылся свет истинной веры, должен томиться в аду и ждать тяжкого наказания после смерти? Во всем этом было что-то настолько жестокое и несправедливое, что Бланш отвергала это всем своим существом. Всей трепещущей душой она чувствовала: что бы не говорили священники и все люди на земле, невозможно отказать в милосердии тому, кто хоть раз совершил человечный поступок и спас хоть одну жизнь, будь то даже сам ужасный, восставший на бога Люцифер!

К тому же, она не понимала, в чем вина сарацин, если им недоступна истинная вера. Они родились и были воспитаны в суеверии и язычестве, так в чем же их винить? А черные лица, будто бы являющиеся зеркалом их порочной души… Такими создал их бог! Но зачем, создав их черными, и оставив несчастные души в заблуждении, он теперь так много спрашивает с них?..

Иногда Бланш украдкой уносила любимые книги у капеллана и, укрывшись в каком-нибудь темном уголке двора, предавалась своим сверкающим, чудесным грезам… Она судорожно листала старые, пыльные страницы, впивалась горящим взором в изображения сарацинских воинов, сама слагала наивные истории о великих походах, что-то задумчиво чертила палочкой на земле. Перед ее восторженным взором возникали алые облака, окрашенные закатом, лихие, тонконогие кони, дикие всадники в изящных, причудливых доспехах, пылающие суровой и мрачной страстью лица…

Она лелеяла в своем неспокойном сердце мечту о великом Саладине, как дивный и экзотический цветок. Он был с ней повсюду. Воздух был полон его дыханием, он охранял ее сон, во тьме она чувствовала его легкое, едва ощутимое прикосновение к своему пылающему лбу. Бланш бредила великим государем и его далекой, сказочной страной. Для нее давно умерший властитель был живее, чем все окружающие ее люди!