Волчье логово

– Я не хочу знать никакого долга! – воскликнул сарацин. – Я не хочу быть вежливым и лицемерным! Не хочу говорить любезности тем, кого я ненавижу! Я не хочу жить и умирать во имя чего-то. Разве я пророк или праведник? У меня нет желания страдать за веру. Я готов приносить жертвы только ради своих витражей… Я не хочу никого слушать! Я хочу лишь жить, как мне подсказывает мое сердце. Мне нужна свобода. Мне нужно иметь возможность следовать каждому своему безумному капризу! Каждый раз, когда я не следую ему, в моей голове умирает один прекрасный набросок… О, поймите, я не могу делать то, что нужно людям! Я должен делать лишь то, что диктуют мне мои сверкающие грезы… Почему вы хотите видеть меня другим? Я такой, какой я есть. Наверное, таким меня любить невозможно… Но мне нужна свобода. Если бы вы знали, что это такое… Но вам известен только долг и необходимость.

– Откуда вам это может быть известно? – пылко перебил его отец Франсуа. – Что вы знаете обо мне? Что вы знаете о моей предыдущей жизни, в которой еще не было вас? Что вы знаете о моих мечтах, о моих желаниях и чувствах? Да всю свою жизнь я ненавидел долг и принуждение! Я искал чистых радостей и счастья. А счастье – это свобода, которая всегда была целью и смыслом моей жизни. Я не хотел быть связанным чувствами, обещаниями и клятвами. Я хотел парить и летать, как небесные птицы под облаками. Я хотел мчаться на коне, чтобы встречный ветер бил мне в лицо, наполняя мою душу восторгом и ощущением безмерной радости. Я мечтал броситься в светлые лучи солнца и раствориться в них!

Настоятель встал, глядя на бескрайний горизонт, раскинув руки, готовый, как в юности, броситься навстречу желанной и недостижимой свободе. Его восторженный взор пылал. Лицо сияло на миг вернувшейся молодостью и вдохновенным светом.

– Нет, вы не понимаете, – грустно улыбнулся брат Жозеф. – То, что я чувствую, это совсем другое… Я не смогу стать свободным, пока буду слышать все эти резкие звуки, видеть все эти нестерпимо яркие краски! Они причиняют мне ужасную боль! Для меня не наступит освобождения, пока я буду чувствовать жизнь… Чувствовать вкус этого холодного воздуха, тепло этих солнечных лучей на своей коже… Пока я буду двигаться и существовать. Это невыносимо! Стать свободным – это значит навсегда выпрыгнуть из тесной тюрьмы своего тела. Это значит не чувствовать больше ни единого ощущения… О, как же вы не можете понять! Свобода – это отсутствие боли! А она в каждом моем вздохе, в каждом жесте… А теперь еще и это! Как будто раньше мне было мало страданий! Как мне вынести последнюю каплю, которая переполняет чашу!

В отчаянии он вцепился руками в волосы и снова замер в жуткой для живого существа неподвижности.

– Ради Бога, скажите мне, что вас так мучает? Облегчите свою бедную душу, – с сочувствием обратился к нему аббат.

– Никогда! – с жаром и неистовым упорством воскликнул сарацин.

И мгновенно поднявшись, он стремительно бросился к монастырю, словно еще одно слово настоятеля могло вырвать у него темную тайну его жестоких страданий…

XXIV. Страсть

Она с моим слилася стоном,

Вмешалась в кровь, как черный яд;

Во мне, как в зеркале бездонном,

Мегеры отразился взгляд.

Шарль Бодлер «Самобичевание»

Он нашел в себе силы взглянуть на нее. То была она. Она была бледна и сурова. Ее волосы так же, как и поутру, спадали на плечи. Но ни веревки на шее, ни связанных рук. Она была свободна, она была мертва.

Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери»

Ночью Юсуф снова оказался во власти своего ужасного кошмара. Его истерзанный дух, как слепая, раненная птица, бился в темной тюрьме неподвижного, умершего тела. Он мучительно искал дорогу к свету и свободе, но натыкался только на жуткое безмолвие и кромешную тьму. Юсуфу казалось, что он растворился в немом, тяжелом ужасе мира. Больше не существовало ни земли, ни небес. Была только огромная, пожравшая всю вселенную, непроницаемая тьма. И его одинокий дух крохотным огоньком блуждал в неподвижном и бездонном море мрака…

Когда он наконец с большим трудом вырвался из пугающей тишины и пустоты, поглотившей его рассудок, вокруг действительно была темнота. Юсуф пытался понять, что его разбудило. Напрасно. Ни звука, ни проблеска света вокруг. Устав от бесплодных размышлений, он снова опустился на постель и предался бессвязным, стремительно сменявшим друг друга, грезам.